Реферат книги К. Ясперса «Ницше и христианство»

Очень глубокое понимание человеческой природы, человеческой сущности как таковой мы находим у Ницше, хотя он и был во многом противоречивым человеком. Сама философия Ницше - некий протест против христианства, которое стало обывательским, погрязло в самодовольстве и тупости.
Архимандрит Виктор (Мамонтов) «Таинство Жизни»

Все знают, с какой неслыханной резкостью отвергал Ницше христианство. Например: «Кто выкажет сегодня хоть малейшее колебание в своем отношении к христианству, тому я не протяну и мизинца. Здесь возможна лишь одна позиция: безусловное „Нет“» (XVI, 408)…

Зная об этой пламенной вражде, внимательный читатель Ницше не раз встанет в тупик перед некоторыми его высказываниями, на первый взгляд никак не совместимыми с антихристианством. Ницше случается говорить о христианстве так: «Это лучший кусок идеальной жизни, какой мне по-настоящему довелось узнать: я устремился вслед за ним чуть не с пеленок и, думаю, никогда не предавал его в сердце своем» («Письмо к Гасту», 21.7.81). Он может одобрительно высказываться и о воздействии Библии: «Неизменное благоговение перед Библией, сохраняющееся в Европе, в общем, и по сей день, - это, пожалуй, лучший образчик культуры и утончения нравов, каким Европа обязана христианству…» (VII, 249). Более того, Ницше, отпрыск священнических семей по линии обоих родителей, видит в совершенном христианине «благороднейший из человеческих типов» , с какими ему приходилось сталкиваться: «Я почитаю за честь, что происхожу из рода, в котором принимали свое христианство всерьез во всех отношениях» (XIV, 358)…

К известным священническим типам он выказывает чуть ли не робкое уважение; именно христианство, полагает он, «отчеканило самые, пожалуй, тонкие лица в человеческом обществе: лица, несущие на себе печать высокой и наивысшей католической духовности… Человеческий облик достигает здесь той всепроникающей одухотворенности, какая возникает в результате постоянного прилива и отлива двух родов счастья (чувства своей власти и чувства самоотречения)… здесь царит то благородное пренебрежение к хрупкости нашего тела и нашего счастья, какое бывает у прирожденных солдат… Властная красота и утонченность облика князей Церкви во все времена служила для народа подтверждением истинности Церкви…» (IV, 59–60)…

Церковь для Ницше - смертельный враг всего благородного на земле. Она отстаивает рабские ценности, она стремится растоптать всякое величие в человеке, она - союз больных, она - злокозненная фальшивомонетчица. Однако и тут он не может отказать ей в своем уважении как к особого рода власти: «Всякая Церковь есть прежде всего институт власти, обеспечивающий высшее положении духовно одаренным людям; она настолько верует в могущество духовности, что отказывается от всех более грубых средств насилия, и уже по одному этому Церковь при всех обстоятельствах более благородное учреждение, нежели государство» (V, 308). Размышляя об истоках могущества католической церкви, Ницше приходит к заключению, что она черпает свою силу «в тех, до сих пор еще многочисленных, священнических натурах» , которые добровольно «делают свою жизнь исполненной трудностей, а тем самым и глубокого смысла» (II, 76). Потому и борьбу против Церкви он одобряет отнюдь не во всех случаях: «Борьба против Церкви означает помимо всего прочего также и сопротивление натур более низких, самодовольных, наивных и поверхностных против господства более глубоких, более тяжелых и осмотрительных, а потому и более злых и подозрительных людей, мучимых непрестанным сомнением относительно ценности бытия и собственной своей ценности…» (V, 286)…

Свое происхождение из дома протестантских священников и, следовательно, «естественную» близость к христианам сам Ницше расценивал как факт первостепенной важности, как нечто незаменимое. Однако сама эта близость приобретает для него совершенно иной смысл с тех пор, как он осознает, что большинство христиан - христиане несовершенные. Расхождение между притязанием, требованием и действительностью испокон веков было движущей силой христианства. Правда, нередко притязание, требующее невозможного, и действительность, отказывающаяся повиноваться требованию, могут спокойно сосуществовать, не соприкасаясь. Но там, где они, встретившись, не дают друг другу покоя, может вырасти нечто из ряда вон выходящее. Ницше замечает, что «дерзкий внутренний скептицизм» вырос «в Германии именно среди детей протестантских пасторов» . Почему? «Слишком много в Германии философов и ученых, которым случалось в детстве, послушав проповедь, перевести глаза на самого проповедника (!) - и в результате они больше не верят в Бога… Немецкая философия есть, в сущности, не что иное, как неверие в homines religiosi („людей религии“), в святых второго ранга, во всех деревенских и городских пасторов, включая и университетских богословов…» (XIII, 314).

Здесь намечена характернейшая особенность страстной ненависти Ницше: его вражда к христианству как действительности неотделима от его связи с христианством как требованием. И эту фактическую связь сам он рассматривает не как прах, который следует отрясти со своих ног, а как нечто весьма позитивное. Он отлично сознает, что именно моральный импульс христианства впервые вызвал к жизни не знающую границ волю к истине; «что даже мы, сегодня ищущие познания, мы - безбожники и антиметафизики - зажигаем наши факелы от того старого пожара, разожженного тысячелетнею верой» (VII, 275)…

Века христианской культуры вывели новую христианскую породу людей и породили, по его мнению, небывалую доселе возможность, реализации которой он посвящает самого себя: «Борьба против тысячелетнего христианско-церковного гнета создала в Европе великолепнейшее духовное напряжение, какого никогда еще не бывало на земле: отныне, держа в руках столь туго натянутый лук, можно поразить самые отдаленные цели… Мы, добрые европейцы, носители свободного, очень свободного духа - мы сохранили все томление духа, все напряжение духовной тетивы! Не исключено, что найдется у нас и стрела - задача, а может быть, даже и цель - кто знает?..» (VII, 5).

Основной опыт собственной жизни Ницше - противостояние христианству из христианских побуждений - становится для него моделью всемирно-исторического процесса…

Христианство как содержательное вероучение и догма чуждо ему с самого начала; он признает в нем лишь человеческую истину в символической форме: «Главные учения христианства выражают лишь основные истины человеческого сердца» (1862). А эти основные истины для мальчика те же, какими они останутся и для взрослого философа Ницше, к примеру: «Обрести блаженство через веру - это значит, что не знание, а только лишь сердце может сделать нас счастливыми. Бог стал человеком - это значит, что человеку должно искать блаженства в бесконечном, но созидать себе свое небо на земле» .

Уже в ранней юности он записывает мысли, предвосхищающие его позднейшую критику христианства. Вот - против мировой скорби, которую порождает христианское миросозерцание: это не что иное, как примирение с собственным бессилием, благовидный предлог, извиняющий собственную слабость и нерешительность, трусливый отказ от созидания собственной судьбы. Мальчик уже пишет о своем подозрении: «Не идет ли человечество две тысячи лет по ложному пути в погоне за миражом?» Или вот: «Нам еще предстоят великие потрясения, когда масса начнет сознавать, что все христианство стоит на одних лишь допущениях; что бытие Божие, бессмертие, авторитет Библии, инспирация всегда были и останутся под вопросом. Я пробовал все это опровергать: о, до чего же легко разрушать, но вот строить!..»

Поначалу мальчик высказывает лишь гипотезы - нерешительно, с сомнением и колебанием; с годами характер высказываний изменится радикально: всякая страсть начинается с ошеломления, и только позднее превращается в волю к борьбе. Но принципиальная позиция налицо уже в ребенке и останется неизменной до конца…

Причем стоило ему самому отдать себе отчет в том, куда он движется, как он тотчас объявлял движение к нигилизму неизбежным для всей эпохи; правда, толпе оно только еще предстоит в будущем, но он, Ницше, отныне станет совершать его вполне сознательно и пройдет этим путем до конца. Однако отнюдь не ради того, чтобы остаться нигилистом, нет, но чтобы открыть абсолютно новый источник сопротивления нигилизму, антинигилистического движения…

Бог умер

Устрашающую картину современного мира, которую все с тех пор без устали повторяют, первым нарисовал Ницше: крушение культуры - образование подменяется пустым знанием; душевная субстанциальность - вселенским лицедейством жизни «понарошку»; скука заглушается наркотиками всех видов и острыми ощущениями; всякий живой духовный росток подавляется шумом и грохотом иллюзорного духа; все говорят, но никто никого не слышит; все разлагается в потоке слов; все пробалтывается и предается. Не кто иной как Ницше показал пустыню, в которой идут сумасшедшие гонки за прибылью; показал смысл машины и механизации труда; смысл нарождающегося явления - массы.

Но все это для Ницше - передний план, рябь на поверхности. Сегодня, «когда дрожит вся земля, когда все трещит по швам» , главные события происходят в глубине - в недрах, а то, что мы наблюдаем - лишь последствия; житель уютного века спокойной и самодовольной буржуазности, Ницше с содроганием подлинного ужаса пишет о том, чего никто еще не замечает: главное событие - это то, что «Бог умер» . «Вот чудовищная новость, которая дойдет до сознания европейцев лишь через пару столетий; но тогда - тогда им долго будет казаться, что вещи утратили реальность» (XIII, 316).

Ницше не мысль формулирует, он сообщает факт, ставит диагноз современной действительности. Он не говорит: «Бога нет», не говорит: «Я не верю в Бога». Не ограничивается он и психологической констатацией растущего безверия. Нет, он наблюдает бытие и обнаруживает поразительный факт, и тотчас объясняются все отдельные черты эпохи, - как следствия этого главного факта: все беспочвенное и нездоровое, двусмысленное и изолгавшееся, все лицедейство и суетливая спешка, потребность в забвении и дурмане, характерные для этой эпохи.

Но на констатации факта Ницше не останавливается. Он задается вопросом: «Отчего умер Бог?» Ответов на этот вопрос у него несколько, но только один до конца продуман и развит: причина смерти Бога - христианство. Именно христианство разрушило всякую истину, которой жил человек до него, и прежде всего разрушило трагическую истину жизни досократовских греков. На ее место христианство поставило чистые фикции: Бога, моральный миропорядок, бессмертие, грех, милость, искупление. Так что теперь, когда начинает обнаруживаться фиктивность христианского мира - ведь в конце концов «чувство правдивости, столь высоко развитое самим христианством, не может не внушить отвращения к фальшивому и насквозь изолгавшемуся христианскому миро-осмыслению» (XV, 141) - теперь на месте фикции не остается Ничего: нигилизм - закономерный итог всех наших великих ценностей и идеалов, продумайте их до логического конца и вы найдете Ничто (XV, 138). Поскольку абсолютно все ценности, какими держалось христианство, были фиктивны, постольку тотчас же по разоблачении фикции человек обречен провалиться в пустоту - в Ничто - так глубоко, как он еще не проваливался ни разу за всю свою историю.

Сегодня все это лишь едва намечается. «Возрастание нигилизма, - предсказывает Ницше, - составит историю двух ближайших столетий» . Вся наша европейская культура давно уже движется с мучительным напряжением, с дрожью и скрежетом, нарастающим от десятилетия к десятилетию, навстречу катастрофе; движется не спокойно, а судорожно, стремительными рывками, словно через силу: «скорей бы уж конец, лишь бы не опомниться, ведь очнуться и опомниться так страшно» (XV, 137).

Иисус

В каком соотношении находятся Иисус и христианство? Ницше заявляет: христианство с самого начала есть полное извращение того, что было истиной для Иисуса. «В сущности, христианин был только один, и тот умер на кресте» (VIII, 265)… Иисус реализовал жизненную практику, а в Новом Завете речь идет не о жизни, а о вере. Но: «Если быть христианином сводится для Вас к тому, чтобы признавать некую истину, то Вы просто-напросто отрицаете христианство. Вот почему никаких христиан на самом деле не было» (VIII, 266). Христос - как и Будда - отличался от других людей поступками, а христиане с самого начала отличались от других лишь верою.

Вера стала учением. То, что было символом сообщаемого блаженства, стало ощутимой реальностью: «сплошные факты и личности вместо символов, сплошная история вместо вечных реалий, сплошные формулы, обряды и догмы вместо практики жизни» (XV, 260). «Священное сказание заступило на место символического Теперь и Всегда, Здесь и Повсюду; чудо - на место психологического символа» (XV, 287). Из Иисусовой истины, оспаривающей реальность всего личного и исторического, «фабрикуется» личное бессмертие, личный Спаситель, личный Бог (XV, 286). Но: «Ничего не может быть более чуждого христианству, чем все эти грубые церковные пошлости о Боге как личности, о грядущем „Царстве Божием“, о потустороннем „Небесном Царствии“, о „Сыне Божием“ - втором Лице Троицы… Все это - всемирно-исторический цинизм, нагло издевающийся над символом…» (VIII, 260).

Прежде всего на место действительного Иисуса подставили выдуманный образ Иисуса: борца и фанатика, нападающего на священников и богословов; затем, в интерпретации Павла, появился образ Спасителя, в котором важны были, собственно, лишь смерть и воскресение.

По мере того, как Ницше отмечает одно за другим все проявления «Великого Извращения», в нем растет изумление перед открывающейся ему картиной: «Человечество преклоняет колена перед прямой противоположностью того, что составляло источник, смысл и право Евангелия; в понятии „Церковь“ оно освящает именно то, от чего стремился уйти блаженный „Благовестник“ и что он считал наконец преодоленным - едва ли можно отыскать более поразительный пример всемирно-исторической лжи…» (VIII, 262)…

Проповедники

Ницше признает некоторое достоинство лишь за иезуитством. Но ничего, кроме презрения, не заслуживают, с его точки зрения, такие псевдоморфозы христианских идеалов, как обмирщенная мораль, либеральное и социалистическое мировоззрение - этакие помочи, с помощью которых христианство до сих пор направляет каждый шаг европейскою человечества, несмотря на все его якобы неверие.

Вот Ницше характеризует технику проповеди и распространения христианства. Главный принцип этой техники: «Неважно, истинно ли, важно, работает ли» . «Недостаток интеллектуальной честности» позволяет воспользоваться любой ложью, лишь бы она усиливала «теплоту» в душе, лишь бы люди «веровали». Отсюда развивается «целая методика, настоящая школа совращения в веру: принципиальное презрение и унижение тех сфер, из которых могло бы прийти сопротивление (разума, философии и мудрости, сомнения и осторожности); беззастенчивое самовосхваление и превознесение учения при постоянном напоминании, что оно дано нам самим Богом… что в нем ничего нельзя критиковать, но должно все принимать на веру… и принимать должно не как-нибудь, а в состоянии глубочайшего смирения и благодарности… Постоянная спекуляция на рессантименте - игре на чувствах злобы и зависти, которые низшие всегда испытывают по отношению к высшим… Эта проповедь вербует всех сбившихся с пути и отверженных… кружит бедные, маленькие, глупые головы, превращая их в фанатиков и заставляя надуваться спесью из-за нелепейшей фантазии - будто они суть смысл и соль земли… Это учение отлично поняло, как велика мощь парадокса; с его помощью оно поражало, возмущало, раздражало и увлекало на борьбу, на преследование и разгром врагов…» (XV, 268).

Ницше заключает: «Что ненавидим мы в христианстве? - То, что оно стремится сломить сильных, превратить их мужество в расслабленность, использовать всякую дурную минуту, когда они подавлены и утомлены, чтобы заменить их гордую уверенность беспокойством и бесплодными угрызениями; что оно умеет отравить их благородные инстинкты и сделать больными здоровые, обращает их волю к власти внутрь - против них самих, так что и самый сильный в конце концов тонет, захлестнутый волнами самоуничижения и самоистязания: известнейший пример такой чудовищной гибели - гибель Паскаля» (XV, 329).

Истоки

Ницше снова адресует христианству старый, в значительной мере оправданный упрек, раздававшийся с разных сторон, в том числе с XIII века с Дальнего Востока: христиане не исполняют того, чему учат, не делают сами того, что заповедано их священными книгами. Ницше формулирует это так: «Буддист поступает иначе, чем не-буддист; христианин поступает как все; христианство у него - для церемоний и создания особого настроения» (XV, 282)…

Христианство есть феномен исторический, а следовательно, незавершенный во времени и многозначный в своих проявлениях. Ницше пытался провести внутренние разграничения: здесь - сам Иисус; там - иные, все извращающие истоки, наследие поздней античности и иудаизма; вот, наконец, светские трансформации христианских ценностей: социализм, либерализм и демократия. Все эти разграничения, поскольку они касаются поддающихся объективации фактов, имеют, в лучшем случае, ценность гипотез, которые подлежат проверке. Однако нередко рисуемые Ницше впечатляющие картины вовсе не поддаются проверке, ибо касаются не самих фактов, а лишь их толкования и оценки. У этих исторических картин совсем иной - не познавательный - смысл и иная ценность. Они выражают суть того, кто их увидел, его понимание самого себя, своей воли и своих ценностей, обнаруживающееся при контакте с историей…

Насколько обусловлен Ницше в своем мышлении именно христианскими импульсами? И тут мы обнаружим, что сама но себе возможность увидеть мировую историю к а к нечто целое обязана своим возникновением христианству. Но еще очевиднее христианское происхождение стремления к безусловной правдивости, из которого и проистекают главные нападки на христианство. Именно моральная безусловность такой правдивости побуждает искать универсального знания о мире, человеке, а также о самом христианстве и его истории.

Однако как только мы попытаемся рассмотреть, в чем же суть ницшевского христианства - а в том, что его концепция мировой истории, его представление о человеке и его стремление к безусловной правде, поддерживающие первые два, христианского происхождения, сомнений нет, - мы убедимся, что в его мышлении не осталось ни следа от христианского содержания этих христианских формальных структур. Утрата содержания сказывается уже в том, каким образом усвоил Ницше эти христианские импульсы. А ближайшее следствие такой утраты - поворот к нигилизму. Для самого Ницше источником нигилизма стала именно его форма христианства…

История

В основе всех исторических представлений Ницше лежит определенная мыслительная схема: предположение, будто бы мы можем обладать, или даже уже обладаем неким тотальным знанием о ходе истории человечества; будто бы нам досконально знакома наша собственная эпоха и потому мы способны знать, что нынче своевременно, а что нет; и будто бы мы даже способны целиком охватить взором будущее, планировать его и усматривать в нем нечто желательное или нежелательное. Эта мыслительная схема далеко не есть нечто само собой разумеющееся или - еще менее - естественное. Большая часть человечества прекрасно обходилась без истории: люди жили вне ее, целиком в настоящем, словно в вечности, словно все всегда было и будет точно так же, как сегодня; они не задавались вопросами и не сомневались, что сами принадлежат к размеренному круговороту явлений. Откуда же могла взяться эта новая, столь возбуждающая человека мысль, в зависимости от обстоятельств способная наполнять его чувством невыносимого бессилия или, наоборот, сознанием сверхъестественной власти над ходом вещей?

Мысль эта христианского происхождения. Именно христианство со всей строгостью настаивало на том, что все в истории человечества совершается только один раз: творение, грехопадение, воплощение Сына Божия, конец света, Страшный Суд. Христианству известен ход мировой истории в целом, и потому эмпирическую историю оно воспринимает не как цепь случайных событий, не как безразличное изменение, но как звено иной цепи - сверхчувственной, целесообразной истории. А потому эмпирическая история проникнута для него глубоким смыслом; и кроме того, в каждый ее момент в ней решается судьба отдельного человека - спасение или гибель его души.

Христианская историческая мысль превратилась в философию истории - светскую науку о специфическом предмете - «всеобщей», «тотальной» истории. Из этой христианской мысли произошли Гердер, Кант, Фихте, Гегель и Маркс, а вместе с ними и Ницше. Сам характер их мышления определяется видением исторического целого как единой общей картины; все они осознают современную им эпоху как некую строго определенную точку в общем ходе истории - и всегда именно как кризисную точку, как решающий поворотный пункт. Все они склонны были облюбовать где-нибудь в прошлом некую вершину, исток всего благотворного в развитии человечества, а затем уповать на возможное возвращение к нему в своем собственном настоящем. Глобальная модель исторического процесса у всех у них одна и та же: вначале все было хорошо, но затем правильный, здоровый ход вещей был вдруг нарушен, сбит и извращен; в историю проникло зло - то ли преступление, то ли какая-то зараза, разрушительный яд, начавший отчуждать человека от самого себя; и вот теперь, именно в нашу эпоху, нужно все это исправить, восстановить и возродить истинного человека и истинный ход вещей. Правда, содержание этих категорий у разных мыслителей различно, но сами они постоянно повторяются в одном и том же виде.

Для Ницше эта вершина человеческого развития находится в досократовской Греции, он видит ее сквозь века в таком же золотом ореоле, в каком христианин различает за текстами Евангелий сияющую полноту времен. Лишь вернувшись, насколько это возможно, к грекам трагической эпохи, можем мы достичь нашей истины и нашей действительности…

Всемирная история с точки зрения христианства - единый и единственный процесс выбора и решения, имеющий сверхъестественное происхождение; с точки зрения философии истории - единый во всем своем многообразии процесс развития единого духа, - у Ницше утрачивает и цельность и единство, превращаясь в опытную мастерскую, лабораторию человеческих типов: «История есть большая опытная мастерская» (XIII, 32). «Человечество не только не прогрессирует, оно даже не существует. Общая картина человечества - что-то вроде чудовищной экспериментальной фабрики, где кое-что удается… и несказанно многое не удается» (XV, 204). А это означает, что общий взгляд на историю полностью переменился. Христианские мотивы, когда-то двигавшие Ницше, привели его в конце концов к упразднению самой идеи единства, на место которого встало Ничто, а с ним и мысль о вечном возвращении.

Наука

Воля к истине и к знанию у Ницше тоже христианского происхождения.

Правда, сам Ницше утверждает иначе: религия, которая, подобно христианству «ни в одной своей точке не соприкасается с действительностью, должна быть смертельным врагом знания» (XIII, 281). Христианская «вера», как, впрочем, и всякая другая, всегда накладывала вето на науку, в особенности яростно ополчаясь против «двух великих противниц суеверия - филологии и медицины». «В самом деле , - поясняет Ницше, - нельзя быть филологом или врачом, не будучи в то же время также и антихристианином. Ибо филолог видит насквозь так называемые „священные книги“, а врач не может не видеть физиологического вырождения типичных христиан. Диагноз врача: „Неизлечимо“, вывод филолога: „Чушь“…» (VIII, 282).

Зато в других случаях сам же Ницше выводит и собственную свою волю к истине, и безусловный характер современной научности из того огня, который впервые разгорелся в христианстве, из той особой моральности, которая требует истины во что бы то ни стало (VII, 275). Ницше хочет истины - как оружия против иллюзии и вздора; истины, и ничего кроме истины, ищет он и в своих исследованиях христианства и роковых последствий христианства для человеческого бытия. И вот, вначале пытаясь обрести достоверное знание, затем убедившись в сомнительности познанного, после этого стремясь до конца последовательно применить критический метод, потом видя, как пошатнулась сама истина и, наконец, усомнившись в ценности истины как таковой, Ницше на собственном опыте узнает, что с современной наукой дело обстоит далеко не так просто, как кажется…

Ницше, указав на христианскую моральность как на источник той безусловной воли к истине, на которой держится наша наука, дал тем самым предельно краткий ответ на вопрос: откуда взялась наша западноевропейская универсальная наука и современный научный образ мыслей (хоть он и воплощается всегда лишь в очень немногих людях)?..

Отличительная особенность христианского мира - та исторически сложившаяся в нем, и только в нем одном, всеохватность жажды знания, непреклонная настойчивость в поисках истины, которая воплотилась в нашей науке. То, что такая наука с ее универсальностью, не признающей никаких границ, и с ее внутренним единством возникла только на Западе и только на христианской почве, есть бесспорный факт…

То, что греки, создатели науки как таковой, так и не создали подлинно универсальной науки, может объясняться только отсутствием у них духовных мотивов и моральных импульсов к этому; они появились впервые у христианского человека, что и позволило ему создать такую могучую науку, которая в своем развитии переросла христианство, а потом обратилась и против него, по крайней мере, против всех его объективных форм.

Итоги

Христианские истоки Ницше - во всепоглощающем его стремлении увидеть мировую историю в целом и постичь ее смысл. Но христианское содержание этого стремления утрачено для него с самого начала, ибо с самого начала мировая история для него - не выражение Божества; она целиком предоставлена самой себе. Точно так же отсутствует христианское начало и в одной их краеугольных идей христианства, также ставшей главной идеей Ницше, - в идее человеческой греховности, ибо этот человек не имеет больше никакого отношения к Богу. Лишается своего основания и безусловное стремление к истине, ибо оно держалось на том, что истины требовал Бог. Вот почему Ницше всякий раз отрекался от того, что сам же с такой страстностью утверждал: от единства мировой истории, от представления о греховности - «неудачности» - человека, от самой истины; мысль его без конца кидает из крайности в крайность.

Мысль Ницше есть постоянное саморазрушение, ибо ни одна истина не может сохранить в ней устойчивости, и в конце ее всегда обнаруживается Ничто; однако воля Ницше направлена в прямо противоположную сторону - против нигилизма: она ищет в пустом пространстве чего-то позитивного.

Все позитивное, что есть в философии Ницше в ее обратном движении от нигилизма, выражается в словах: жизнь, сила, воля к власти - сверхчеловек, - становление, вечное возвращение - Дионис. Однако ни в вечное возвращение, ни в ницшевского Диониса, ни в сверхчеловека никто никогда по-настоящему не верил. А «жизнь», «сила» и «воля к власти» настолько неопределенны, что никто не мог уловить их точного смысла…

Ницше смотрит на Иисуса, с одной стороны, с уважением - к искренней честности его жизненной практики; но, с другой стороны, и с отвращением - к упадочническому типу человека, ибо эта практика есть выражение декаданса. Жить как Иисус означает сознательно обрекать себя на гибель. Вот цитата: «Самое неевангельское понятие на свете - это понятие героя. Здесь стало инстинктом то, что противоположно всякой борьбе; неспособность к сопротивлению сделалась здесь моралью…» (VIII, 252). Но каково же будет наше удивление, когда мы обнаружим, что почти теми же самыми словами Ницше может говорить и о самом себе (в «Ессе homo»): «Не припомню, чтобы мне когда-нибудь доводилось прилагать какие-нибудь усилия - в моей жизни не найти ни следа борьбы; я - прямая противоположность героической натуре. Чего-то хотеть, к чему-то стремиться, иметь перед глазами цель или предмет желаний - все это неведомо мне из опыта. Мне ни капельки не хочется, чтобы что-то стало иным, чем оно есть; я и сам не хочу становиться иным…» (XV, 45). Таких почти дословных аналогий, когда Ницше говорит об Иисусе и о себе в тех же выражениях, можно найти множество. Так, например, он пишет об Иисусе: «Все прочее, вся природа имеет для него ценность лишь как знак, как притча» . А о себе он высказывается так: «Для чего же и создана природа, как не для того, чтобы у меня были знаки, которыми я могу объясняться с душами!» (XII, 257)…

У Ницше всегда получается так, что едва закончив борьбу, а порой еще в самом разгаре борьбы он вдруг перестает бороться, заводит беседу с противником и внезапно сам в него превращается, влезает в его шкуру; он не желает противника уничтожать, наоборот, искренне желает ему долгой жизни, желает сохранить себе противника; точно так же желает он и сохранения христианства, несмотря на то, что сам столько раз кричал: «Раздавите гадину!» …

Прочитывая сотни воинственно-агрессивных страниц Ницше, не позволяйте оглушить себя грохотом оружия и боевыми кликами: ищите те редкие, тихие слова, которые неизменно, хоть и не часто повторяются - вплоть до последнего года его творчества. И вы обнаружите, как Ницше отрекается от этих самых противоположностей - от всех без исключения; как он делает собственным исходным принципом то, что объявлял сутью «Благой Вести» Иисуса: нет больше никаких противоположностей (VIII, 256)… Для Ницше нет ничего, чего не должно было бы быть. Все сущее имеет право на существование…

Между подлинной мыслью Ницше и ницшеанством, превратившимся в разговорный язык эпохи, огромная разница.

Решающий вопрос в связи с антихристианством Ницше будет звучать так: откуда берется эта враждебность к христианству и где ее граница? Каковы мировоззренческие мотивы, заставляющие Ницше обратиться против христианства, и чего он хочет добиться в этой борьбе? Разница между Ницше и теми, кто усвоил лишь язык его антихристианских лозунгов, как раз и заключается в глубине этих собственно философских мотивов.

Ницше требует особого подхода… Всякий, кто пожелает проникнуть в мысли Ницше, должен сам обладать большой внутренней надежностью: в его собственной душе должен звучать голос подлинного стремления к истине… Мода на Ницше прошла, слава его осталась… Сегодня Ницше - чтение для взрослых… Ницше - это мир.

Под редакцией Tannarh’а, 2014 г.

Санкт-Петербургский Государственный Университет

Факультет Менеджмента

Фридрих Ницше:

опыт Критики христианства

Реферат по философии

Преподаватель - Ростошинский

1999 год

Фридрих Ницше: опыт критики христианства

Фридрих Вильгельм Ницше родился в 1844 году в местечке Реккен в

Тюрингии, входившей в то время в состав Пруссии. Отец Ницше был

протестантским священником, мать – дочерью пастора. После смерти отца

в 1849 году семейство перебирается в Наумбург, где Фридрих Ницше

поступает в гимназию. Домашнее воспитание, пронизанное духом

протестантского благочестия, в окружении матери, сестры, теток наложило

отпечаток на Ницше: он с детства хорошо знал библию, любил поэзию и

музыку. Его мягкие манеры, рассудительность, вежливый тон вызывали

постоянные насмешки над «маленьким пастором», как его окрестили

одноклассники.

Гимназия давала основательное образование, особенно в области

классической филологии. Неудивителен поэтому выбор Ницше: хотя в

Боннском университете он сначала, по желанию матери, записался на

теологический факультет, но через год, осенью 1865, сменил богословие на

классическую филологию. Вслед за своим профессором, известным

филологом, Ницше перебирается в Лейпциг, где и заканчивает университет.

Будучи студентом, Ницше пишет настолько квалифицированные

университетский курс Ницше на место профессора классической

филологии в Базельском университете. Сдав экзамены, быстро получив

перебирается в Базель, где с 1869 года преподавал классическую

филологию.

Уже в гимназических сочинениях Ницше был виден незаурядный

литературный талант. У него появились и первые сомнения в достоверности

священного писания. В апреле 1864 года Ницше создал два философско-

поэтических эссе: «Рок и история» и «Свобода воли и рок», где содержатся

чуть ли не все основные идеи его будущих произведений. Во втором эссе

самыми примечательными кажутся резкие выпады Ницше против

христианской идеи потустороннего мира: «То, что Бог становится

человеком, указывает лишь: человек должен искать свое блаженство не в

бесконечности, а создать свое небо на земле; иллюзия неземного мира

исказила отношение человеческого духа к миру земному: она была

созданием детства народов… В тяжких сомнениях и битвах мужает

человечество: оно осознает в самом себе начало, сердцевину и конец

религий». Развитие эти мысли получат, конечно, гораздо позже.

В 1882 году Ницше написал в Генуе «Веселую науку», в одном из

фрагментов которой – «Безумном человеке» - возникает тема «смерти

написал книгу «Так говорил Заратустра», первая часть которой

заканчивается словами: «Мертвы все боги; теперь мы хотим, чтобы

здравствовал сверхчеловек». Сверхчеловек Ницше – это результат

культурно-духовного совершенствования человека, тип, настолько

превосходящий современного Ницше человека, что он образует новый и

особый биологический тип. Сверхчеловек – это нравственный образ,

означающий высшую ступень духовного расцвета человечества,

олицетворение новых моральных идеалов, этот сверхчеловек приходит на

место умершего Бога, он должен вести человечество к совершенству,

должен восстановить в силе все качества человека.

Ницше обрушивался на один из главных постулатов христианской

веры в вечное существование по милости Бога в потустороннем мире. Ему

казалось абсурдом то, что смерть должна быть искуплением первородного

греха Адама и Евы, он высказал поразительную мысль о том, что чем

сильнее воля к жизни, тем ужаснее страх смерти. И как можно жить, не

думая о смерти, а зная о ее неумолимости и неизбежности, не бояться ее?

Перед лицом смерти мало кто найдет в себе мужество сказать, что

«Бога нет». Достоинство сверхчеловека появляется из преодоления страха

смерти, но совершенно по иному, чем в христианстве. В то время как

христианин не боится смерти, поскольку верит в данную ему Богом вечную

жизнь, то сверхчеловек Ницше не боится смерти, хотя не верит ни в Бога,

ни в бессмертие, он сам себя чувствует Богом. Ницше говорит, что

мужественный высший человек «с гордостью» созерцает бездну. Люди

верят в Бога только потому, что боятся смерти. Тот, кто победит страх

смерти, сам станет Богом.

Свою мечту о совершенстве люди в прошлые века воплотили в идее

о существовании Бога как высшей и совершенной личности и тем самым

признали невозможность достижения совершенства, ибо Бог – это

потустороннее, недоступное, непостижимое бытие. Смерть Бога

потребовалась Ницше для утверждения жизни сверхчеловека как высшего

идеала земного существования человека. Сверхчеловек Ницше предстает

земным, посюсторонним и вроде бы вполне достижимым идеалом,

устремляясь к которому человек приобретает реальную возможность

преодолеть свое несовершенное состояние и стать выше самого себя.

У Ницше аргументация сведена к минимуму и фрагментарна. Речь не

идет о теоретическом опровержении Бога. Констатация факта «Бога нет» не

играет решающей роли, хотя, разумеется, Ницше не утверждает и

обратного. Он не придает особого значения теоретическому обоснованию

этого высказывания. Существует Бог или нет, - это не так уж и важно, хотя

Ницше считает, что Бога нет. Главное для Ницше то, что вера в Бога вредна,

что эта вера парализует и порабощает. Что означают слова «Бог мертв»? –

То, что мир лишился своего смысла. Значит, необходимо наполнить мир

иным смыслом, вместо умерших ценностей утвердить новые. «Умерли все

боги, теперь мы хотим, чтобы жил сверхчеловек», - говорит Заратустра.

Смерть Бога открывает возможность свободы создания новых ценностей и

сверхчеловека.

После «Заратустры» все созданное ранее казалось Ницше столь

слабым, что у него возник замысел переписать прежние работы, но из-за

своей физической слабости он ограничился лишь новыми предисловиями к

уже вышедшим книгам. И вместо ревизии прошлого Ницше создает

«прелюдию к философии будущего» – книгу «По ту сторону добра и зла», в

которой предсказывал катастрофические процессы будущего.

В 1888 году Ницше начинает подготовку фундаментального труда,

который должен был бы вместить в себя всю его философию. У него

сложился следующий план книги «Переоценка всех ценностей»: Книга

первая. Антихристианин: опыт критики христианства. Книга вторая.

Вольный дух: критика философии как нигилистического движения. Книга

третья. Имморалист: критика невежества как самого фатального рода,

повседневной морали. Книга четвертая. Дионис: философия вечного

возвращения.

Ницше набросал около 400 заметок для «главного сочинения» всей

жизни, которые после его смерти были собраны и объединены его сестрой

в книгу «Воля к власти». Долгое время эта книга считалась главным его

сочинением, но на деле представляла собой фальсификацию: эти и иные

разрозненные записи Ницше были скомпонованы так, чтобы Ницше мог

выглядеть идеологом германского национализма, а впоследствии и нацизма.

В действительности такого труда как «Воля к власти» не существовало.

Таким образом, написанный в сентябре 1888 года «Антихристианин»

является первой и единственной законченной частью главного

философского труда Ницше, а критика христианства является лишь одним

из элементов его учения.

К рукописи работы «Антихристианин» самим Ницше был приклеен

набросок следующего содержания:

«Закон против христианства - издан в День Спасения, первый день

пороку: порок есть христианство.

Тезис 1. Порочность есть всякого рода противоестественность.

Порочнейшим человеком является священник, он учит

противоестественному. Против священника нужны не доводы, а каторга.

Тезис 2. Всякое участие в богослужении есть покушение на

общественную нравственность. Нужно быть суровее к протестантам, чем к

католикам, суровее к либеральным протестантам, чем к правоверным. Чем

ближе к науке принимающий участие в христианской службе, тем он

преступнее. Следовательно, преступником из преступников является

Тезис 3: Достойные проклятия места, где христианство высиживало

свои яйца-базилики, должны быть сровнены с землей. Как безумные места

Земли они должны стать ужасом для всего мира. Там должно разводить

ядовитых гадов.

Тезис 4: Проповедь целомудрия есть публичное побуждение к

противоестественности. Любое презрение к половой жизни, любое

загрязнение ее понятием «нечистое» есть грех против святого духа жизни.

человек исключает себя из порядочного общества. Священник – это наш

чандала – должен быть объявлен вне закона, его должно морить голодом,

гнать во всякого рода пустыни.

Тезис 6: Должно называть священную историю теми именами,

каковых она заслуживает, а именно проклятая история; должно

пользоваться словом «бог», «спасение», «избавитель» как ругательствами,

клеймом преступника.

Тезис 7: Все остальное следует из вышеизложенного.

Антихрист ».

В чем же Ницше обвинял христианство? В том, что христианство -

это религия сострадания, религия слабых и больных людей, что

христианство ведет к несвободе и несопротивлению человека, что

христианство оперирует сплошь воображаемыми понятиями, что оно

возводит «греховность» человека и что, наконец, религия и наука

несовместимы.

Христианство подхватило вымышленный Платоном истинный,

сверхчувственный, потусторонний мир высших идеалов, норм, принципов,

целей и ценностей, который был возведен над земной жизнью, чтобы

придать последней порядок и внутренний смысл. Поскольку потусторонний

мир понимался как совершенный, безусловный, абсолютный, истинный,

добрый, прекрасный, желанный, постольку земной мир, в котором живут

люди со всеми своими делами, заботами, трудностями и лишениями,

представлялся в качестве лишь кажущегося, несовершенного,

ненастоящего, обманчивого, порочного мира. Искусственно воздвигнутый

истинный мир предстал в сознании людей неким идеалом, которому были

приданы соответствующие атрибуты в виде разнообразных ценностей и

целей, и который в связи с этим стал основой для критики известного нам

земного мира, ибо первый казался более ценным и значимым, чем второй.

В связи с этим Ницше выступал против признания существования

идеального мира. Реально существующий мир – единственный мир, а некий

«идеальный мир» есть своеобразное повторение существующего мира. Этот

идеальный мир – целительный, утешающий мир иллюзий и фикций, это

все, что мы ценим и ощущаем как приятное. Он есть источник опаснейших

покушений на жизнь, величайших сомнений и всяческого обесценивания

того мира, который мы представляем собой. Так земная жизнь оказывается

лишенной смысла и ценности и начинает отвергаться.

При этом «совершенный» мир, по мнению Ницше, был создан на

основе страданий и бессилия людей. Те, кто презирает тело и землю ради

потустороннего мира, - это больные и умирающие. В глубине христианства

живет ненависть больных людей, инстинкт, направленный против здоровых

людей. Не обладая самостоятельностью, здоровьем, интеллектуальными

способностями, физической крепостью простолюдины, слабые, больные,

усталые, отверженные, обездоленные, посредственные, неудачники

используют христианскую мораль для оправдания недостатка мощи и

уверенности в себе и для борьбы с сильными и независимыми людьми.

Именно они, «упадочные люди», а не сильные личности, нуждаются

во взаимопомощи, сострадании, милосердии, любви со стороны

окружающих, человечности. Без этого они просто бы не сумели выжить и

тем более навязать свое господство и отомстить за себя и за свою

врожденную ущербность и неполноценность. Высшим же людям такого

рода моральные ценности не только не нужны, но и вредны, ибо

обессиливают их души. Они поэтому разделяют ценности

противоположного характера, которые связаны с утверждением инстинкта

воли к жизни и власти. В книге «По ту сторону добра и зла» Ницше пишет,

что «всюду, где только появляется на земле религиозный невроз, мы

встречаем его в связи с тремя опасными диетическими предписаниями:

одиночество, пост и половое воздержание».

Можно вспомнить известное положение Ницше, вызывающее много

споров: «Падающего - толкни». Какой смысл вкладывает философ в этот

сам по себе неприглядный тезис? Ницше прежде всего имеет в виду

критику христианства в связи с тем, что христианство называют религией

сострадания, в Библии сострадание возведено в ранг первой добродетели…

Сострадание же, считает Ницше, «есть расточительность чувства, вредный

сострадание уменьшает энергию жизненного чувства, разносит «заразу

страдания» - оно воздействует угнетающе. Сострадая кому-то, человек сам

слабеет. Сострадание во много крат увеличивает потери силы, страдания же

и без того дорого обходятся. Ницше считает, что сострадание парализует

закон развития – закон селекции, когда слабые и больные должны умереть,

чтобы дать дорогу сильным и здоровым; сострадание поддерживает жизнь

в том, что созрело для гибели. Поэтому: «Пусть гибнут слабые и

уродливые – первая заповедь нашего человеколюбия. Надо еще помогать им

гибнуть. Что вреднее любого порока? – сострадать слабым и калекам –

христианство…»

Любая религия появилась из страха и нужды, когда люди не знали

ничего о природе и ее законах, все было проявлением мистических сил,

которых можно было умиротворить путем молитв и жертвоприношений.

Ницше пишет, что христианство ни в одной точке не соприкасается с

действительностью, в религии присутствуют сплошь выдуманные понятия:

Бог, душа, дух, грех, кара, искупление, благодать, страшный суд, вечная

жизнь… Христианство противопоставляет духовное (чистое) и природное

(грязное). И, как пишет Ницше, «этим все объясняется». У кого есть

причины ненавидеть природное, реальное? -–У того, кто от этой реальности

страдает. А страдают от действительности слабые и больные, которых

сострадание поддерживает «на плаву»…

Церковь же возводит в ранг святых больных или безумцев, а

«высшие» состояния души, религиозный экстаз напоминают Ницше

эпилептоидные состояния… Вспомним, как в российских деревнях дурачки

и помешанные считались святыми людьми, а их слова – пророчествами…

Вспомним слова из Библии: «… бог избрал немудрое мира … и немощное

мира избрал бог … и незнатное мира и уничиженное…»! А чего стоит

образ Бога, распятого на кресте! – Ницше пишет: «Неужели до сих пор не

понятно ужасное коварство этого символа? Божественно все

страдающее…» Божественны мученики, страдавшие за веру… Но ведь

мученичество не доказывает истинность, не меняет ценность дела, за

которое люди принимают мучения. Для Ницше сама идея жертвы на благо

человечества была чем-то нездоровым, противоречащим самой жизни.

Христос жертвует собой ради человека, во искупление грехов человеческих

и примирения человека с Богом, и Ницше пишет: «бог принес своего сына

на заклание ради прощения грехов. Вот и покончено с евангелием, да как!

Искупительная жертва, да еще в самой отвратительной, варварской своей

форме – невинного приносят в жертву за грехи виновных!»

Христианство возникло, чтобы облегчить жизнь человека, но теперь

оно должно сначала отяготить их жизнь сознанием греховности, чтобы

потом иметь возможность облегчить их. Церковь устроила все так, что без

нее теперь ни шагу: все естественные события (рождение, свадьба, смерть)

теперь требуют присутствия жреца, который бы «освятил» событие.

Христианство проповедует греховность и презренность человека вообще,

так что уже невозможно презирать других людей. Путем выдвижения

чрезмерных требований, сравнения человека с совершенным Богом церковь

заставляет человека чувствовать себя греховным, дурным, ему становятся

нужны сверхъестественные силы, чтобы снять это бремя, чтобы «спастись»

от «греховности», но когда отпадает представление о Боге, то отпадает и

чувство «греха» как нарушения божественных предписаний.

Инстинктивная ненависть к реальности, неприятие антипатии,

вражды, как следствие болезненности, ведут только к тому, что человеку не

хочется сопротивляться, не хочется бороться с этой действительностью – и

появляется христианство, религия любви, то есть несопротивления и

покорности. «Не противиться, не гневаться, не призывать к ответу… И злу

не противиться – любить его». Уже в ранней юности Ницше записывал

мысли, предвосхищающие его позднейшую критику христианства: мировая

скорбь, которую порождает христианское миросозерцание, есть ни что иное

как примирение с собственным бессилием, благовидный предлог,

извиняющий собственную слабость и нерешительность, трусливый отказ от

созидания собственной судьбы.

Религия – это заблуждение, еще никакая религия ни прямо, ни

косвенно не содержала истины. Ницше пишет: «Религия типа христианской,

ни в одной точке не соприкасающаяся с действительностью и немедленно

гибнущая, как только мы признаем правоту действительности хотя бы в

одной точке, такая религия не может не враждовать с «мудростью мира

сего», сиречь с наукой, - она благословит все средства, пригодные для того,

чтобы отравить, оклеветать, осрамить дисциплину духа, честность и

строгость в делах, затрагивающих совесть духа, благородную холодность и

независимость духа… Нельзя быть филологом и врачом и не быть при этом

антихристианином. Ведь филолог видит, что стоит за «священными

книгами», а врач видит, что стоит за физиологической деградацией

типичного христианина».

Вот как Ницше интерпретирует знаменитую историю изгнания

Адама и Евы из рая: Бог –само совершенство – прогуливается по саду и ему

скучно. Он решает создать человека, Адама, но и Адаму тоже становится

скучно… Тогда бог создал животных, но они не развлекали человека, он

был «господином»… Бог создает женщину, но это было ошибкой! Ева

подбивает Адама вкусить плод от дерева познания, и человек стал

соперником бога – ведь благодаря знанию становишься как бог… «Наука

запретна как таковая, она одна и находится под запретом. Наука – первый

грех, зародыш всякого греха, первородный грех». Надо было заставить

человека забыть о науке, человек не должен думать – и бог создал боль и

болезни, нищету, дряхлость, смерть… Но человек продолжает думать,

«дело познания растет, высится… несет с собой сумерки богам»!

Религия является для общества тормозящим, мешающим,

негативным фактором. Религия служит массам, это оружие черни и рабов.

В христианстве находит свое выражение ненависть черни, рядового

человека к благородным… Бог, святость, любовь к ближнему, сострадание

– предрассудки, выдуманные теми, чья жизнь пуста и монотонна. Вера в

Бога не возвышает и не одухотворяет человека, а, напротив, сковывает его

и лишает свободы. Свободному человеку Бог не нужен, ибо он сам для себя

высшая ценность. Церковь для Ницше – смертельный враг всего

благородного на земле. Она отстаивает рабские ценности, стремится

растоптать всякое величие в человеке. Ницше пишет: «В христианстве на

первый взгляд выходят инстинкты угнетенных и порабощенных: в нем

ищут спасения низшие сословия», «Христианство – это восстание

пресмыкающихся по земле против всего, что стоит и высится: евангелие

«низких» принижает», «Христианство вело борьбу не на жизнь, а на смерть

с высшим типом человека, оно предало анафеме все основные его

инстинкты и извлекло из них зло… Христианство принимало сторону всего

слабого, низкого, уродливого; свой идеал оно составило по

противоположности инстинктам сохранения жизни, жизни в силе».

У Ницше вопрос веры связан с проблемой морали, ценностей и

поведения человека. Смысл и цель, с которой Ницше объявил войну

христианству, - это упразднение морали. Смерть Бога открывает человеку

возможность творческой свободы для создания новых ценностных миров.

В гибели заложено возрождение. На место духовных ценностей, связанных

с идеей Бога, Ницше ставит диаметрально противоположные ценности,

вытекающие из потребностей и целей реальной жизни сверхчеловека.

Приход сверхчеловека обусловлен процессом становления человека,

отвержением бытия Бога и связанных с ним моральных и религиозных

ценностей. Отсюда в философии Ницше вытекает тотальный нигилизм и

переоценка всех ценностей.

Цель бытия человека Ницше видит в создании того, что выше

человека, а именно в создании сверхчеловека, который должен

превосходить человека в той же степени, в какой последний превосходит

обезьяну. Взятый сам по себе, человек в силу своего несовершенства не

может быть целью для самого себя. В цепи развития живого мира он

представляет собой мост между животными и сверхчеловеком, и поэтому

процесс становления, человек должен принести себя в жертву земле, чтобы

она стала землей сверхчеловека.

это мораль альтруизма, добра, любви к ближнему, сострадания и гуманизма.

Поскольку она является стадной моралью, не выражающей в себе

естественные жизненные инстинкты отдельно взятого человека, постольку

ее утверждение и поддержание в жизни людей возможно лишь только

посредством принуждения. Христианская мораль – это долг, которому все

должны беспрекословно подчиняться. Чтобы такое подчинение

осуществилось и понадобилась идея Бога как высшего нравственного

нормы, но и неустанно и скрупулезно следит за их исполнением: наказывает

грешников (пытками в аду) и поощряет праведников (безмятежной жизнью

в рае). Страх перед божьим наказанием является основным мотивом

морального поведения людей.

Одним из исходных и ключевых постулатов анализа особенностей

христианской морали у Ницше является тезис о наличии среди людей

прирожденных рангов, то есть о том, что люди не равны. По его мнению, в

зависимости от имеющейся у индивидов с рождения степени мощи и

полноты воли к власти, а также наличия у них физиологического

превосходства люди делятся на две породы (расы) – низшую (к которой

относится подавляющее большинство людей) и высшую (незначительное

меньшинство). Сама природа выделяет сильных духом, мускулами и

посредственных людей, которых намного больше.

В этой связи в морали не может иметь силы положение «что

справедливо для одного, то справедливо и для другого». Так, если один

признает справедливыми такие моральные требования как «не убий», «не

кради», то другой может их оценить как несправедливые. Поэтому в

обществе должно быть столько моралей, сколько имеется среди людей

рангов (слоев). Согласно Ницше, «есть мораль господ и мораль рабов». При

этом в жизни тех и других возникают и утверждаются диаметрально

противоположные моральные ценности.

Христианская мораль является недоразумением в силу прежде всего

того, что она призвана победить страсти и инстинкты с целью исправить

человека и сделать его лучше на основе требований разума. Однако,

согласно Ницше, подъем добродетельности несовместим с одновременным

ростом ума и понимания, а источник счастья заключается вовсе не в разуме,

а в жизненных инстинктах. Поэтому отказываться в морали от страстей и

инстинктов – значит подрывать корень человеческой жизни и тем самым

придавать морали противоестественное состояние. По мнению Ницше,

всякая мораль отрицает жизнь, ибо направлена на борьбу с инстинктами и

влечениями человека.

Христианские моралисты пытались всеми силами заглушить,

искоренить, вырвать вон и тем самым очистить человеческую душу от

скверны. Основанием для этого служил тот факт, что страсти часто

оказываются источником больших бед. К тому же, будучи связаны со

стремлением людей к мимолетным удовольствиям и наслаждениям, они

представлялись как проявление животного начала в человеке, поэтому

оценивались в качестве ненормальных и опасных явлений. Когда индивид

оказывается в подчинении у своих страстей, он утрачивает способность

разумного контроля за своим поведением и тем самым, пусть временно,

перестает быть мыслящим существом. Но в жизни человека только то

правильно и нормально, что направляется разумом. Отсюда делался вывод,

что человек не может быть «хорошим», пока не освободится от своих

дурных и предосудительных страстей.

Христианская мораль как инстинкт стада, как своеобразная иллюзия

рода является определенной тиранией и гнетом по отношению к отдельно

взятой личности, особенно и прежде всего высшей. Принуждая к

выполнению нравственного долга, она лишает человека свободы,

независимости, самостоятельности, активности, творчества и заставляет его

жертвовать собой для будущего. Быть моральным – значит оказывать

послушание и повиновение издревле установленному закону или обычаю.

личность тем самым попадает в зависимость от нравственных традиций. В

этой связи оказывается, что уважения в ней достойно лишь то, в какой мере

она способна повиноваться.

Мораль долга требует от индивида постоянно держать себя в руках,

то есть неукоснительно руководствоваться и подчиняться ее раз и навсегда

установленным правилам, что при наличии неизбежных проявлений

присущих ему естественных побуждений и склонностей не может не

порождать раздражительность и внутреннее напряжение. выполняя

одинаковые для всех нормы нравственности, человек оказывается в своем

поведении запрограммированным на определенный стандарт и образ

действия, что уничтожает его индивидуальность, ибо не позволяет ему

проявить себя.

Долг заставляет человека работать, думать, чувствовать без

внутренней необходимости, без глубокого личного выбора, без

удовольствия, то есть автоматически. Это ведет к обеднению личности, к ее

самоотказу и отрицанию ее уникальности. Попадая в сферу морали индивид

обрекается кроме того на постоянное болезненное недовольство собой,

поскольку не в силах достичь предписываемых ему нравственных идеалов

и целей. Человек перестает принадлежать себе и стремиться к достижению

своих интересов, в которых как раз и выражается воля его жизненных

инстинктов. Тем самым человек начинает выбирать и предпочитать не то,

что ему нужно, а то, что ему вредно.

Ограничивающий свободу личности моральный долг посредством

воспитания внедряется в духовный мир человека в виде совести,

представляющей собой сознание вины и в то же время своеобразный

внутренний трибунал, который постоянно заставляет индивида находиться

в подчинении у общества. Совесть – это общественный долг, то есть

стадный инстинкт, ставший внутренним убеждением и мотивом поведения

личности. Она осуждает поступок потому, что он долгое время был

осуждаем в обществе.

Отвергая христианскую мораль, основным понятием которой

является понятие вины, Ницше не мог не отвергать и совесть как сознание

вины. Для Ницше совесть предстает в качестве чисто негативного

феномена, недостойного какого-либо уважения. Ницше призывал

«ампутировать» совесть, которая в его понимании является только

сознанием вины, ответственности, долженствования, некоего суда…

Но место христианской морали Ницше предлагал мораль эгоизма

(имморали), когда поведение отдельно взятого человека предельно

раскрепощается. Эгоизм – это способ жизни человека за счет других. Для

эгоиста другие имеют значение только как средства. Целью же является он

сам, всегда и при любых обстоятельствах. Эгоизм выступает главным

пунктом в искусстве самосохранения личности и ее становления самой

собой. Только в морали эгоизма личность приобретает сознание своей

бесконечной ценности.

Согласно Ницше, право на эгоизм должны иметь не все, а только

высшие люди, с жизнью которых якобы связано развитие человеческого

рода. Незнатные, слабые и посредственные люди не имеют права на эгоизм,

поскольку он ориентировал бы их на самоутверждение и отнимание места

под солнцем у высших людей. Поэтому «слабые и неудачники должны

погибнуть: первое положение нашей любви к человеку. И им должно еще

помочь в этом».

Христианство навязывает жизни воображаемый смысл, препятствуя

тем самым выявлению смысла истинного и заменяя реальные цели

идеальными. В мире же, в котором «Бог мертв» и не существует более

моральной тирании, человек остается одиноким и свободным. Но

одновременно он становится и ответственным за все существующее, ибо

разум находит полное освобождение, лишь руководствуясь осознанным

выбором, лишь взваливая на себя определенные обязательства. И если

необходимости невозможно избежать, то истинная свобода и заключается в

ее полном принятии. принять мир земной и не тешить себя иллюзиями о

мире потустороннем – это означает господствовать над всем земным.

Ницше потому и отвергал христианство, что оно отрицает свободу духа,

самостоятельность и ответственность человека, превращает несвободу в

идеал, а смирение – в добродетель.

Литература

1. «Беспокойство духа», М.:Знание, серия «Философия и жизнь» №3/1992

2. «Сумерки богов» / Сост. и общ. ред. А. А. Яковлева: перевод. - М.:Политиздат,

3. «Фридрих Ницше и русская религиозная философия» в двух томах / сост.

Войская И.Т., Минск, 1996

4. Виндельбанд В. «От Канта до Ницше» / пер. с нем. под ред. А.И.Введенского.

– М.: «Канон-пресс», 1998.- 496 с.

5. Делез Ж. «Тайна Ариадны» - Вопросы философии, №4/1993

6. Дудкин В.В. «Достоевский и Ницше (проблема человека)»,- Петрозаводск,

7. Игнатов А. «Черт и сверхчеловек. предчувствие тоталитаризма Достоевским и

Ницше» – Вопросы философии, №4/1993

8. Кучевский В.Б. «Философия нигилизма Фридриха Ницше»,- М., 1996.- 166 с.

9. Немировская А.З. «Ницше: мораль «по ту сторону добра и зла», М.:Знание,

серия «Этика» №6/1991

10.Новиков А. «Так говорил Фридрих Ницше» – Аврора, №11-12/1992

11.Патрушев А.И. «Жизнь и драма Фридриха Ницше» – Новая и новейшая

история, №5/1993

12.Скворцов А. «Достоевский и Ницше о Боге и безбожии» - Октябрь,

13.Ф. Ницше «Антихристианин: Опыт критики христианства»

14.Ф. Ницше «К генеалогии морали»

15.Ф. Ницше «По ту сторону добра и зла»

16.Ф. Ницше «Так говорил Заратустра»

17.Ф. Ницше «Человеческое, слишком человеческое»

18.Цвейг С. «Вчерашний мир», - М.:Радуга, 1991.– 544 с.

19.Шаповал С.И. «Этика Фридриха Ницше и современная буржуазная теория морали»

20.Ясперс К. «Ницше и христианство», - М.:Медиум, 1993

Он никогда не устает яростно поносить женщин. В своей псевдопророческой книге «Так говорил Заратустра» он пишет, что женщины еще не способны к дружбе: они все еще кошки и птицы или, в лучшем случае, коровы. «Мужчина должен воспитываться для войны, женщина - для отдохновения воина. Все остальное - вздор». Это отдохновение воина должно быть довольно-таки своеобразным, если судить по наиболее выразительному афоризму Ницше на этот счет: «Ты идешь к женщине? Не забудь плетку!»

Он не всегда столь свиреп, хотя и всегда одинаково презрителен. В «Воле к власти» он пишет: «Мы находим удовольствие в женщине, как в более изящном, более тонком и эфирном создании. Какое удовольствие встретить создание, у которого в голове только танцы, чепуха и наряды! Женщины всегда были наслаждением для всякой сильной и глубокой мужской души». Однако даже эти привлекательные свойства можно обнаружить в женщинах только до тех пор, пока их держат в повиновении

мужественные мужчины; как только женщины достигнут какой-то независимости, они становятся невыносимы. «У женщин так много оснований для стыда; в женщине скрыто столько педантизма, поверхностности, повадок классной наставницы, мелкой самонадеянности, распущенности и нескромности... Все это лучше всего сдерживалось и подавлялось до сих пор страхом перед мужчиной». Так пишет он в «По ту сторону добра и зла» и добавляет, что женщину надо рассматривать как собственность, следуя примеру жителей Востока. Все его поношения женщин предлагаются как самоочевидные истины; они не подкреплены ни свидетельством истории, ни его собственным опытом знания женщин, который почти полностью ограничивался его сестрой.

Ницше возражает против христианства, потому что оно принимает, как он выражается, «рабскую мораль». Интересно проследить резкое различие между его аргументами и аргументами французских философов, предшественников революции. Они считают, что догмы христианства ложны, что христианство учит покорности тому, что представляется волей Бога, тогда как уважающее себя человеческое существо не должно склоняться ни перед какой высшей властью, что христианские церкви стали союзником тиранов и помогают врагам демократии отрицать свободу и продолжать угнетать бедноту. Ницше не заинтересован в метафизической истинности ни христианства, ни любой другой религии; будучи убежден, что никакая религия в действительности не истинна, он судит обо всех религиях только по их социальным следствиям. Он согласен с французскими философами в их протесте против подчинения предполагаемой божьей воле, но он заменяет ее волей земных «художников-тиранов». Покорность хороша (для всех, кроме этих сверхчеловеков), но не покорность христианскому Богу. А что касается союза христианских церквей с тиранами и врагами демократии, то, говорит он, это прямо противоположно истине. Согласно ему, Французская революция и социализм, в сущности, по духу своему тождественны христианству. Все это он отрицает и все по той же причине: он не желает рассматривать всех людей как равных ни в каком отношении.

Буддизм и христианство, говорит он, одинаково являются «нигилистическими» религиями в том смысле, что они отрицают исходное различие ценности между одним и другим человеком, но буддизм все же вызывает меньше возражений. Христианство - дегенеративно, полно разлагающихся элементов; его движущая сила - это бунт «недоделанных и неполноцен-

ных». Этот бунт начали евреи, его занесли в христианство «святые эпилептики», вроде св. Павла, лишенного всякой честности. «Новый завет - это евангелие полностью подлых разновидностей человека». Христианство - самая фатальная и соблазнительная ложь из всех когда-либо существовавших. Никто из выдающихся людей никогда не был подобен христианскому идеалу, взять хотя бы героев «Жизнеописаний» Плутарха. Христианство должно быть осуждено за отрицание ценности «гордости, пафоса расстояния, великой ответственности, бьющей через край жизнерадостности, прекрасной звероподобности, инстинктов войны и завоевания, обожествления страсти, мести, гнева, чувственности, риска и знания». Все эти вещи хороши, и все их христианство объявляет плохими, - так утверждает Ницше.

Христианство, доказывает он, стремится смирить человеческое сердце, но это ошибка. В диком звере есть нечто великолепное, что он теряет, будучи укрощен. Преступники, с которыми общался Достоевский, были лучше его, так как обладали большим самоуважением. Ницше внушает отвращение, покаяние и искупление, которое он называет «folie circulaire». Нам трудно освободиться от такого способа мышления о поведении человека: «Мы - наследники вивисекции сознания и самораспятия двух тысячелетий». Приведу весьма красноречивый отрывок о Паскале, заслуживающий, чтобы его процитировали, так как он лучше всего показывает отрицательное отношение Ницше к христианству: «Из-за чего мы боремся с христианством? Из-за того, что оно стремится разрушить сильных, разбить их дух, использовать минуты усталости и слабости, превратить их гордую уверенность в беспокойство и тревогу; из-за того, что оно знает, как отравлять благороднейшие инстинкты и заражать их болезнью, пока их сила, их воля к власти не обернется против них, до тех пор пока сильные не погибнут из-за чрезмерного самопрезрения и принесения себя в жертву, - отвратительный способ гибели, наиболее знаменитым примером которого является Паскаль».

На месте христианского святого Ницше желает видеть того, кого он называет «благородным» человеком, но не в качестве представителя всех, а как правящего аристократа. «Благородный» человек способен на жестокость и при случае на то, что вульгарно рассматривается как преступление. Он обладает чувством долга только по отношению к равным себе. Он покровительствует художникам и поэтам и всем, кто владеет каким-либо мастерством, но делает это как существо более высокого поряд-

ка, чем те, которые лишь умеют что-нибудь делать. На примере воинов он научился связывать смерть с интересами, ради которых он борется, жертвовать многим и относиться к делу достаточно серьезно, чтобы не щадить людей, придерживаться неумолимой дисциплины и позволять себе в войне насилие и коварство. Он сознает ту роль, которую жестокость играет в аристократическом превосходстве: «Почти все, что мы называем „высшей культурой", основано на одухотворении и интенсификации жестокости». «Благородный» человек есть, в сущности, воплощение воли к власти.

Что мы должны думать об учении Ницше? Насколько оно истинно? Является ли оно в какой-то степени полезным? Есть ли в нем что-нибудь объективное или это просто фантазия больного о власти?

Нельзя отрицать, что Ницше оказал огромное влияние, но не на философов-специалистов, а на людей литературы и искусства. Надо также признать, что его пророчества о будущем до сих пор оказываются более правильными, чем предсказания либералов и социалистов. Если Ницше - просто симптом болезни, то, должно быть, эта болезнь очень широко распространена в современном мире. Тем не менее в нем много такого, что надо отвергнуть просто как манию величия. Говоря о Спинозе, он пишет: «Сколько личной робости и уязвимости выдает этот маскарад больного затворника!» То же самое можно сказать и о нем самом, но с меньшим колебанием, ибо он не поколебался сказать так о Спинозе. Ясно, что в своих снах наяву он был воином, а не профессором, все люди, которыми он восхищался, были военными. Его мнение о женщинах, как у каждого мужчины, есть объективизация того чувства, которое он к ним испытывал, а это, очевидно, было чувство страха. «Не забудь плетку!» - но 9 женщин из 10 вырвали бы у него эту плетку, и он это знал, поэтому он держался подальше от женщин и тешил свое раненое тщеславие злыми замечаниями.

Он осуждает христианскую любовь потому, что считает ее результатом страха: я боюсь, что мой сосед обидит меня, поэтому я уверяю его, что люблю его. Если бы я был сильнее и храбрее, я бы открыто показывал свое презрение к нему, которое я, конечно, чувствую. Ясно, что Ницше не мог себе представить, чтобы человек искренне чувствовал любовь ко всему человечеству, потому что он сам испытывал ко всему ненависть и страх, которые был вынужден скрывать под маской надменного безразличия. Его «благородный» человек, которым был он сам в своих мечтах, полностью лишен сострадания, безжалостен, хитер, зол, занят лишь своей собственной властью. Король Лир на пороге безумия говорил:

Еще не знаю сам,
Чем отомщу, но это будет нечто,
Ужаснее всего, что видел свет.
Вот в нескольких словах вся философия Ницше.

Ницше никогда не приходило в голову, что стремление к власти, которым он одаряет своего сверхчеловека, само порождено страхом. Те, кто не боится своих соседей, не видят необходимости властвовать над ними. Люди, победившие страх, не имеют неистовой способности неронов - «художников-тиранов» Ницше - искать наслаждения в музыке и резне, в то время как их сердца полны страха перед неизбежным дворцовым переворотом. Я не стану отрицать, что частично в результате распространения учения Ницше реальный мир стал очень похож на его кошмар, только кошмар от этого не делается менее отвратительным.

Следует признать, что имеется определенный тип христианской этики, к которому осуждающая критика Ницше может быть применена справедливо. Паскаль и Достоевский, которых он сам приводит в качестве примера, - оба имеют что-то жалкое в своей добродетели. Паскаль принес в жертву своему Богу великолепный математический ум, тем самым приписывая Богу жестокость, которая является космическим расширением болезненных душевных мук самого Паскаля. Достоевский не желал иметь ничего общего с «личной гордостью»; он согрешил бы, чтобы покаяться и испытать наслаждение исповеди. Я не стану обсуждать вопрос, насколько в таких помрачениях ума следует обвинять христианство, но я согласен с Ницше, считая прострацию Достоевского презренной. Я должен согласиться и с тем, что прямота и гордость и даже некоторое самоутверждение являются элементами самого лучшего характера. Нельзя восхищаться добродетелью, в основе которой лежит страх.

Есть два вида святых: святой от природы и святой из боязни. Святой от природы искренне и непосредственно любит человечество, он делает добро потому, что это дает ему счастье. Святой из боязни, наоборот, подобен человеку, который не ворует, потому что боится полиции, и который был бы злым, если бы его не сдерживали мысли об адском пламени или о мести соседей. Ницше мог представить себе только второй тип свя-

того: он настолько полон страха и ненависти, что искренняя любовь к людям кажется ему невозможной. Он никогда не представлял себе человека, который, обладая всем бесстрашием и упрямой гордостью сверхчеловека, тем не менее не причиняет страданий, потому что у него нет такого желания. Может ли прийти кому-нибудь в голову, что Линкольн поступал так, как он поступал, из-за страха перед адскими муками? И все-таки для Ницше Линкольн - жалок, Наполеон - велик.

Основная связь буддизма с идеями Ницше связана с представлениями об иллюзии («майя»), которые накладывает перед собой человек в оценке того или иного события. С точки зрения Ф. Ницше, человек пытается скрыться от действительных проблем за логическими структурами, представлениями, ценностями, чтобы как-то упорядочить мир. Буддизм отрицает эти иллюзорные формы о обращает человека к миру реальности, которые он должен осознать только через свой внутренний духовный опыт.

В принципе Ницше двигается по тому же логическому алгоритму, что мы можем обнаружить в мировоззрении Буддизма, который заключается в том, что познание истины необходимо обнаруживать не во вне, а лишь через внутренние духовные потенциальные возможности человеческого сознания. Именно обращение к самому себе, то есть возвращение к своему исконному параметру сознания, позволяет человеку выявить реальность без «ходули» и жить в соответствии с жесткими требованиями жизни.

В тоже время стоит отметить, что жизнь буддизм рассматривает как череду изменений, которые ведут к болезням, старости, смерти, и поэтому вся жизнь есть страдание. Даже всякое удовольствие, утверждает Будда, есть страдание, потому что оно достигается путем усилий, -труда и, следовательно, страдания. В связи с этим Будда формулирует «четыре благородных истины». Это: истина о том, что есть страдание; истина о том, что есть причина страдания; истина о том, что есть прекращение страдания; истина о том, что есть путь, ведущий к прекращению страдания.

В то время как Ницше как раз, наоборот, возвращается к человеку, чтобы не отказаться от реальной жизни, а отказаться от неправильных и ложных представлений о ней, от ценностей, которые "только уводят человека от самой правды жизни.

Можно сказать, что Буддизм разрушает ментальные иллюзии человека, чтобы полностью его освободить от реальности и вывести его в состояние полного равновесия и безмятежности (Нирвана), тогда как для Ницше раскрытие мира иллюзий или мира «майи» необходимо для человека, чтобы он по-настоящему открылся этому миру, - миру, который прекрасен и одновременно ужасен своей правдой. Поэтому тот, кто способен выдержать этот удар истины мира, и может называться «сверхчеловеком», так как он способен видеть этот мир не через «розовые очки», а в его реальности и правде.

Естественно, сложным и неоднозначным было отношение Ницше к религии, точнее, к христианству, так как ему довелось не только родиться в исконно христианской стране, но при этом еще и в семье, где целых два поколения - отец и дед - были пасторами, что, несомненно, наложило ощутимый отпечаток на сознание. Маленький Фридрих, по свидетельству очевидцев, с таким воодушевлением читал отрывки из Священного писания, что слушатели часто даже плакали. При всей своей детской незрелости он, без всяких сомнений, глубоко понимал суть написанного, чем несказанно удивлял окружающих, даровавших ему прозвище «Маленький пастор». Впрочем, Ницше изначально не был глупым человеком. К примеру, по его же утверждению, он уже в тринадцатилетнем возрасте «был поглощен проблемой происхождения зла («К генеалогии морали», 3 предисловия).

«Я анти-осел», - отнюдь не без скромности утверждает он, что, несмотря па все идеи о свободе от общественной морали, несколько не в его стиле.

Можно отметить, что чтение книги Ницше, в том числе его «Антихрист», не только не отвращает человека от христианства, но и приобщает к нему.

Подобных противоречивых толкований и оценок можно привести много, важно то, что для того чтобы понять Ницше в общем необходимо и понять эти противоречия, так как они не случайны. На данный вопрос К.Ясперс в своей работе «Ницше и христианство» замечает «Ницше понимает себя так: его мысль выросла из христианства под воздейст­вием христианских же импульсов. Его борьба против христианства отнюдь не означает стрем­ления просто выбросить его на свалку, отменить или вернуться в дохристианские времена: на­против, Ницше желает обогнать его, преодолеть, опираясь на те самые силы, которые принесло в мир христианство - и только оно.»

Хотя Ницше с ожесточением нападал на Вагнера, на музыку вообще, на мораль, на христианство, но, несмотря на обличительный запал его наскоков, у него никогда не хватало духу выступить всерьез против всех этих, в сущности, очень для него дорогих вещей; и, понося и оплевывая их, он на свой лад выражал этим бесконечное преклонение перед ними. Ницше бесконечно выясняет и никак не может выяснить своих отношений с христианством, и за это просит прощения у своего друга, музыканта Петера Гаста: он уверяет его, что в мире идеального он не знает ничего прекраснее христианства, он вспоминает, что, в конце концов, все предки его из рода в род были христианскими священниками, и с полной убежденностью говорит: «В сердце своем я никогда и ничем не согрешил против христианства».

Ненависть Ницше к историческому христианству совершенно не затронула личности Иисуса Христа из Назарета, чья смерть и крестная мука были для него предметом глубочайшего благоговения и любви, примером, которому он добровольно последовал.

Ницше заявляет: христианство с самого начала есть полное извращение того, что было истиной для Иисуса. "В сущности, христи­анин был только один, и тот умер на кресте"

Ницше ставит в вину христианству прежде всего то, что христианство неслыханно подняло значение человеческой личности и таким образом сделало невозможным принесение ее в жертву. Между тем, - говорит Ницше, - существование расы не может быть обеспечено иначе, как посредством человеческих жертв, и поэтому принцип христианства несовместим с принципом естественного отбора. Христианство фактически всегда снижало и ослабляло ту силу, то чувство ответственности и сознание высокого долга, какие необходимы, чтобы не задумываясь жертвовать человеческими жизнями; в течение двух тысячелетий оно только и делало, что подавляло грандиозную энергию и дух величия, которые призваны, с одной стороны, путем естественного отбора, с другой - путем насильственного уничтожения миллионов слабых и неудачников, создать человека будущего, и которые не сгинут и не иссякнут оттого, что человек этот причинит миру чудовищные страдания. Кто же были они, те, кто не так давно осмелился нагло притязать на подобное величие, кто возомнил себя достаточно сильным, чтобы взять на себя такую ответственность и, не дрогнув, выполнить «высокий долг» принесения в жертву миллионов человеческих жизней?

Прочитав роман Достоевского «Бесы» (в переводе Дерели) Ницше составил весьма подробный его конспект, который обнаружен в 1970 году Д.Колли и Т.Мортинари в Веймарском архиве мыслителя в процессе подготовки «Полного критического собрания сочинений» философа. Ницше работал над текстом романа в Ницце в ноябре 1887 - марте 1888 годов. Вполне вероятно, что название своей книги «Антихрист», изданной посмертно, Ницше заимствовал у русского писателя.

В своем конспекте Ницше уделил наибольшее внимание монологам Ставрогина, Шатова, Кириллова, идеи последнего о «смерти Бога» перекликались с мыслями немецкого философа, написавшего: «Бог умер!»

В литературе о Ницше и Достоевском отмечается, что немецкого и русского мыслителей «мучил» Бог, они воистину «болели» христианской идеей, «страдали» Христом, пытались на протяжении всей жизни вне рамок традиционного богословия осмыслить подвиг и учение важнейшего законодателя и законоучителя в истории человечества.

Было достаточно много написано о феноменальном сходстве существенных принципов антихристианского учения Ницше с положениями доморощенного философа-самоучки Кириллова (персонажа упомянутого романа «Бесы»). Стоить обратить внимание на то что они, возможно, имели общий источник: атеистическое учение немецкого философа Л.А. Фейербаха (1804-1872 гг.) об «обоготворении человека», чья книга «Сущность христианства» (1841г.) в течение нескольких десятилетий была «библией» интеллектуалов Европы.

В работе «К генеалогии морали» (1887 г.) Ницше писал: «...слово Фейербаха... звучало тогда, в тридцатых и сороковых годах... для многих немцев (они называли себя «молодыми немцами») словом освобождения». Упоминается Фейербах (чаще критически, чем сочувственно) и в других работах Ницше».

Ницше опровергает не те или иные моральные нормы, а титанически посягает на христианский фундамент системы европейской нравственности. Знаменитый 115 афоризм «Веселой науки» гласит: «Человек воспитан своими заблуждениями: во-первых, он считал себя несовершенным, во-вторых, он приписывал себе несуществующие свойства, в-третьих, его не устраивало то место, которое ему было отведено на иерархической лестнице, где размещались также животный мир и природа, в-четвертых, он постоянно находил все новые скрижали блага, которые он на некоторое время провозглашал вечными и безусловными, так что первостепенную важность обретало для него то одно, то другое устремление человека или его состояние, каковое вследствие такой оценки облагораживалось. Если сбросить со счетов последствия этих четырех заблуждений, то придется вместе с ними сбросить любовь к ближнему, человечность и «человеческое достоинство».

В «Антихристе» Ницше так эпатировал публику:

«Что хорошо? - Все, что повышает в человеке чувство власти, волю к власти, самую власть.

Что дурно? - Все, что происходит из слабости.

Что есть счастье? - Чувство растущей власти, чувство преодолеваемого противодействия.

Не удовлетворенность, но стремление к власти, не мир вообще, но война, не добродетель, но полнота способностей (добродетель в стиле Ренессанс, virtu, добродетель, свободная от морали).

Слабые и неудачники должны погибнуть: первое положение пашей любви к человеку. И им должно еще помочь в этом.

Что вреднее всякого порока? - Деятельное сострадание ко всем неудачникам и слабым - христианство».

В истории человечества, считает Ницше, можно написать отдельно историю чувств, или страстей, которая имеет три периода. В первый период чувства играют роковую роль, им приписывается вся глупость человеческого рода, на них списывают все грехи. Во второй период - расцвета христианства. Чувства и страсти являются предметом «обожания» разума.

Разум стал учителем чувств и в ответе за чувства, получив от бога соответствующий наказ: разрешить чувствам любить бога и душевный покой, который придет в другой жизни. Третий период - эпоха Ренессанса.

По словам Ницше, «христианство объявило смертельную войну высшему типу человека и отреклось от всех основных инстинктов этого типа. Христианство взяло сторону всех слабых, униженных, неудачников, оно создало идеал из противоречия инстинктов поддержания сильной жизни; оно внесло порчу в самый разум духовно-сильных натур, так как оно научило их чувствовать высшие духовные ценности как греховные, ведущие к заблуждению, как искушения».

Ницше также называет христианство религий страданий. По его мнению, сострадание противоположно тоническим аффектам, повышающим энергию жизненного чувства; оно действует угнетающим образом. Через сострадание теряется сила. Само страдание делается заразительным через сострадание; при известных обстоятельствах путем сострадания достигается такая величина ущерба жизни и жизненной энергии, которая находится в нелепо преувеличенном отношении к величине причины.

Христианство, по Ницше, имеет несколько смертных грехов.

Во-первых, утверждением, что тело является гробницей души, христианство, пишет в заключение «Антихриста» Ницше, показало себя как «высшее из всех мыслимых извращений... Христианская церковь ничего не оставила не тронутым в своей порче, она обесценила всякую ценность, из всякой истины она сделала ложь, из всего честного - душевную низость... она жила бедствиями, она создавала бедствия, чтобы себя увековечить.

В-третьих, равенство людей перед богом - «эта фальшь», «этот предлог», «взрывчатое вещество мысли», ставшее принципом упадка, - таков христианский динамит, приведший к революциям.

На такой ложной почве, где все естественное объявлялось смертным грехом, христианство придумало заговор против здоровья, красоты, удачливости, смелости, против душевной доброты, против самой жизни. Это вечное обвинение, против христианства, говорит Ницше, я напишу на всех стенах, где только они есть, - у меня есть буквы, чтобы и слепых сделать зрячими.

Разбирая некоторые изречения евангелистов, давая психологическую оценку им, Ницше заканчивает «Антихриста» следующими словами: «Я называю христианство единым великим проклятием, единой великой внутренней порчей, единым великим инстинктом мести, для которого никакое средство не будет достаточно ядовито, коварно, низко, достаточно мало, - я называю его единым бессмертным, позорным пятном человечества».

Осуждая христианство, Ницше писал, что не хотел бы быть несправедливым по отношению к родственной религии, которая даже превосходит христианство числом своих последователей, - по отношению к буддизму. Обе принадлежат к нигилистическим религиям, и обе удивительно непохожи одна на другую. Он, сравнивая христианство с буддизмом, считал, что «буддизм во сто раз реальнее христианства, - он представляет собою наследие объективной и холодной постановки проблем, он является после философского движения, продолжающегося сотни лет; с понятием «Бог» уже было покончено, когда он явился. Буддизм есть единственная истинно позитивистская религия, встречающаяся в истории; даже в своей теории познания (строгом феноменализме) он не говорит: «борьба против греха», но, с полным признанием действительности, он говорит: «борьба против страдания». Самообман моральных понятий он оставляет уже позади себя, -. и в этом его глубокое отличие от христианства - он стоит, выражаясь моим языком, по ту сторону добра и зла».

Таким образом, разносторонние аспекты учения буддизма, в том числе жизнь на свежем воздухе, в странствованиях; умеренность и выбор в пище, осторожность относительно всех спиртных напитков; предусмотрительность по отношению ко всем аффектам, вырабатывающим желчь, разгорячающим кровь, - никаких забот ни о себе, пи о других, доброжелательное настроение как требование здоровья; отвращение чувства мести, - оказали большое влияние на мировоззрение Ницше.

Сонность духа, спокойствие, отсутствие желаний было высшей целью буддистов, это то, чего они хотят и чего достигают. Поэтому, согласно Ницше, буддизм не есть религия, в которой лишь стремятся к совершенству: совершенное здесь есть нормальный случай. В христианстве инстинкты подчиненных и угнетенных выступают на передний план: именно низшие сословия ищут в нем спасения..

Казуистика греха, самокритика, инквизиция совести практикуются здесь как занятие, как средство против скуки; здесь постоянно (путем молитвы) поддерживается пыл по отношению к могущественному существу, называемому «Бог»; высшее значится здесь как недостижимое, как дар, как «милость».

В христианстве недостает также откровенности: темное место, закоулок - это в его духе. Тело здесь презирается, гигиена отвергается как чувственность; церковь отвращается даже от чистоплотности. Христианство есть в известном смысле жестокость к себе и к другим, ненависть к инакомыслящим, воля к представлению.

Если говорить об отношении Ницше к Иисусу, то становится очевидным, что Ницше смотрит на Иисуса, с одной стороны, с уважением - к искренней честности его жизненной практики; но, с другой стороны, и с отвращением - к упадочническому типу человека, ибо эта практика есть выражение декаданса. И великим противником и соперником Иисуса был для Ницше Дионис. «Долой Иисуса!» и «Да здравствует Дионис!» - звучит почти в каждом положении Ницше. Крестная смерть Иисуса для него - символ упадка, угасающей жизни и обвинения против жизни; в растерзанном на куски Дионисе он видит саму вновь и вновь возрождающуюся жизнь, поднимающуюся из смерти в трагическом ликовании. И все же (поразительная двойственность!) это не мешало Ницше порой, хоть и редко, самому отождествляться с Иисусом и глядеть на мир его глазами. Свои записи периода безумия, исполненные столь глубокого смысла, он подписывал не только именем Диониса, но и «Распятый».

Это двойственное отношение к Иисусу, когда Ницше то борется против него, то сам себя с ним отождествляет, то отрицает его, то поддерживает, -лишь один из примеров характерного для Ницше вообще поведения, своего рода универсального принципа. Ницше был всем на свете - не через реализацию в этом мире, а через сокровенный опыт своей страстно испытующей все на свете души. Он сам говорил, что ему довелось посидеть в каждом уголке современной души. Он смотрел на самого себя как па типичного представителя декаданса; однако полагал, что, доведя этот декаданс до крайности, преодолел его в себе с помощью более глубинных здоровых сил.

Исходя из этого, для Ницше нет ничего, чего не должно было бы быть. Все сущее имеет право на существование. Даже «упадок, даже разложение как таковое нельзя осуждать: это необходимое следствие жизни... Явление декаданса столь же необходимо, как и любой подъем. Разум требует, чтобы и ему было отдано должное.

Ницше оставался при этом человеком крайностей - не только в своих громогласных заявлениях, обращенных к нам, читателям, а и перед самим собой. Он знал, что публичные победы суждено одерживать именно этой стороне его мышления, и говорил об этом устрашающе торжественным" тоном: нам, имморалистам, далее ложь не нулена. Мы и без истины добились бы власти. На нашей стороне сражается великое волшебство -магия крайности. В другом месте, обнаруживая глубочайшее знание меры, он так высказывается против крайности - против самого себя: есть две очень высокие вещи: мера и середина; о них лучше никогда не говорить. Лишь немногим знакомы их признаки и их сила; знание это достигается на сокровенных тропах, в мистерии внутренних переживаний и превращений.

В заключение параграфа можно отметить, что, по мнению Ницше, христианство уничтожило в человеке естественный инстинкт жажды власти и силы. Христианская религия, христианская мораль и вся современная ему культура приучила человека к смирению, а не к борьбе, она превратила его из героя, не боящегося жизни, в труса, страдальца. Посредством идеи «первородного греха» христианская мораль привила человечеству чувство вечной вины, необходимости вечного покаяния и искупления. С распространением христианства на более широкие и грубые массы, которым недоставало все более и более источников христианства, - становилось все необходимее делать христианство вульгарным, варварским, - оно поглотило в себя учения и обряды всех подземных культов, всевозможную бессмыслицу больного разума. Судьба христианства лежит в необходимости сделать самую веру такой же болезненной, низменной и вульгарной, как были болезненны, неизменны и вульгарны потребности, которые, оно должно было удовлетворять.

Больное варварство суммируется, наконец, в силу в виде церкви, этой формы, смертельно враждебной всякой высоте души, всякой дисциплине духа, всякой свободно настроенной и благожелательной гуманности. -Христианские ценности - аристократические ценности. Только мы, ставшие свободными умы, снова восстановили эту величайшую из противоположностей, какая только когда-либо существовала между ценностями!

Христианство и христианская мораль негативны, по Ницше, и потому,:" что они лишают человека свободы, понимаемой им как нерегламентированное проявление воли к власти, которая утверждает себя через оригинальность индивидуальности и через активное действие, в котором он не боится переступить любые препятствия и запреты, если оно высвобождает в человеке «инстинкт воли к власти». «Религия, которая, подобно христианству, не соприкасается с действительностью ни в одном пункте, которая падает тотчас, стоит только действительности предъявить свои права хоть в одном пункте, - по справедливости должна быть смертельно враждебна «мудрости мира», другими словами, науке, - для нее будут хороши все средства, которыми можно отравить, оклеветать, обесславить дисциплину духа, ясность и строгость в вопросах совести, духовное благородство и свободу... Следовательно, христианство погубило

жатву античной культуры, позднее оно погубило жатву культуры ислама. Чудный мавританский культурный мир Испании, в сущности более нам родственный, более говорящий нашим чувствам и вкусу, чем Рим и Греция, был растоптан...», - писал Ницше.

Как мы видим, он расходится в своих философских взглядах, как с традициями Просвещения, так и с традициями немецкой классической философии, с классическими принципами гуманизма. Он старается беспристрастно научно, как он убежден, вскрыть глубинные механизмы самой жизни, бытия человека и общества, апеллируя к естественным законам природы, где действительно все целесообразно, гармонично, нет ничего лишнего, где господствует строгая иерархия сильного и слабого, где борьба за жизнь «всеми средствами инстинкта жизни» является универсальным принципом саморегуляции и самовоспроизводства.

Конец работы -

Эта тема принадлежит разделу:

Биография ницше

Введение.. глава биография ницше.. глава философские взгляды фридриха ницше и их влияние на постмодернистскую трактовку религии..

Если Вам нужно дополнительный материал на эту тему, или Вы не нашли то, что искали, рекомендуем воспользоваться поиском по нашей базе работ:

Что будем делать с полученным материалом:

Если этот материал оказался полезным ля Вас, Вы можете сохранить его на свою страничку в социальных сетях: