В поношенной зэковской униформе, в стоптанных кирзовых коцах, с новой фуражкой «полицайкой», надвинутой до бровей, низкорослый, начинающий полнеть Анфимыч выглядел смешно и даже нелепо, словно постаревший, но всё ещё бравый солдат Швейк, заблудившийся во времени и попавший в советский плен вместо русского.

Страна боролась с пьянством и хулиганством, поэтому Анфимычу, с учетом его пролетарского происхождения и боевых заслуг на фронте, присудили за мелкое хулиганство небольшой срок лишения свободы. И лагерную бэушную одежду, и эту грубую обувку теперь ему предстояло носить до освобождения, но не так уж долго - всего-то четыре месяца с хвостиком!.. И Анфимыч, в силу своего неунывающего нрава, посчитал всё это за мелочи лагерной жизни, кроме фуражки «полицайки», которую почему-то сразу же невзлюбил и упорно ходил по зоне с непокрытой головой, блестя загорелой лысиной.

В бараке, особенно, в своей секции, весёлый и общительный Анфимыч прижился сразу. Его зауважали не только за солидный возраст и умение травить анекдоты и байки, но ещё больше за боевой, настырный характер, проявленный в истории с почтовой посылкой, которую отравила ему на зону жена.

Посылка с передачей жены до него по непонятным причинам так и не дошла, но злополучная её судьба, а самое главное активность Анфимыча в этой истории вскоре стали достоянием всей зоны.

Сначала Анфимыч проел плешь на головах отрядного и замполита зоны по поводу своей посылки, а затем добрался до самого Хозяина - начальника колонии, бывшего фронтовика и полного кавалера ордена Славы всех степеней. Анфимыч с Хозяином, как настоящие фронтовики, быстро подружились. И начальник колонии пообещал ему, что доведёт странную историю с пропажей посылки до победного конца.

Однако дело с посылкой почему-то застопорилось и отрядный с замполитом уже шарахались от Анфимыча, как от прокажённого, избегая настойчивого зэка-фронтовика. Да и сам Хозяин по этой же причине не стремился теперь попадаться ему на глаза.

На зоне, после вечернего туалета, Анфимыч обычно надевал футболку, атласные шаровары и, улёгшись на нары у окна, думал о своей жене и вспоминал прошлое. А думать ему было больше не о ком, поскольку остались они с ней одни… Жену подростком в войну фашисты угнали в Германию на подневольные работы. По возвращению на родину она ещё некоторое время провела в трудовых лагерях для перемещённых лиц, а после всех этих странствий и напастей, чем-то переболев по бабий части, потеряла способность к деторождению.

Об этом, как об окончательном приговоре, они узнали пять лет спустя после женитьбы, и были страшно огорчены, но страдала от этого, разумеется, больше всего Ксения - жена Анфимыча. Мать Анфимыча к тому времени умерла, а старшая сестра, потерявшая на фронте мужа, успела нарожать ему детей до войны и теперь изредка ворчала: «Ксению твою, видать, в девках ещё сглазили или порчу на неё каку наслали…»

Анфимыч отмалчивался, но с годами всё более и более ощущал некую пустоту в их семейной жизни, однако виду не показывал, разговоры на эту тему не заводил и Ксению ни в чём не упрекал.

Оказавшись нынче вдали от дома, Анфимыч, как бывалый человек, чтоб скрасить унылые лагерные вечера, травил перед отбоем в своей барачной секции анекдоты, а порою забавно рассказывал правдоподобные байки из собственной жизни.

Утром встречаю Петьку Смирнова - гляжу, а у него синяк здоровый под глазом!.. Да и вид - не то смурной, не то будто обиженный! - рассказывал Анфимыч одну такую историю своим молодым соседям. - «В чём дело?!» - спрашиваю его, а Петька от меня лицо воротит и заявляет: «Я с тобой больше пить не буду!» - «Отчего, Петруха?!» - удивляюсь я, а сам после вчерашнего ничего не могу вспомнить. «Когда мы дома у тебя выпивали, плохо с тобой стало - я обеспокоился, уложил тебя на диван, наклонился и стал спрашивать, что случилось… А ты вместо слов промычал что-то и ногой меня лягнул - прямо в лицо!.. Затем вскочил с безумными глазами и швыряться стал, чем попало… И табуретку запустил в меня - едва увернулся!.. Хорошо, что Ксюша вовремя пришла и успокоила тебя - пса бешеного!» - рассказывает мне Петька, а я мозгами раскинул, памятью напрягся… Помню - где-то залёг, в окопе, что ли?!.. А потом привиделось, будто фрицы меня окружают… Один в каске, мордатый такой, совсем близко подполз, наклонился ко мне и что-то лопочет по-ихнему. Ну, я и врезал ему ногой, что было мочи, а потом, не знай, откуда силы взялись - вскочил и стал гранаты метать по ненавистным фрицам!.. Во, что бывает… И не помнишь, что в пьяной горячке творил!.. Рассказал всё это Петьке - гляжу, а он не верит - ещё с бо́льшей опаской на меня зырит и говорит: «Всё равно с тобой больше пить не буду!» - «Вот и хорошо - нам больше достанется», - отвечаю ему. С тех пор Петьку Смирнова, как отрезало, и больше он ни разу со мной не выпивал, аж до самой своей смерти!.. Вот такая, брат, бывает горячка… с последствиями.

Кто-то из ребят помоложе просил Анфимыча:

Ты про фронт, Анфимыч, про войну лучше что-нибудь страви!

Анфимыч задумывался, а потом отвечал:

Война - это не байки, там людей каждый день убивают!

Тебя ж не убили - живой!.. И байки ловко плетёшь! - возражал кто-то с подвохом.

А потому живой, что со смертью дружил! - отшучивался Анфимыч.

Просто… Проще пареной репы! - улыбался Анфимыч. - К земле надо чаще прижиматься, как к родной бабе!.. И во время окапываться!.. А время нет - залягай в свежую воронку - точняк пронесёт!.. И не высовывайся, почем зря!.. А я к тому ж росточком мал был - мишень неприметная… Вот и вся премудрость!

У нас Хозяин, во какой дылда!.. А уцелел и в орденах, говорят, ходит! - вспоминал кто-то начальника колонии.

Хозяин в разведроте служил - там отношения со смертушкой особые, - со знанием дела пояснял Анфимыч и добавлял на полном серьёзе: - Хозяин у нас фартовый и мужик, вообще-то, геройский!

Соседи с Анфимычем молчаливо соглашались - в бараке хвалить или ругать Хозяина было не принято. Перед отбоем каждый думал о своём, что было ему ближе, а обсуждать военное прошлое Хозяина и его фартовость никто не хотел.

Однако в промзоне, на новом производственном корпусе, где Анфимыч работал в строительной бригаде, его дружеские отношения с Хозяином использовались в общественно-корыстных целях. После обеда работать зэкам не хотелось и чтобы продлить послеобеденный перекур с бо́льшим кайфом, бригада почти в полном составе забиралась на крышу новостройки.

Иногда на территории промзоны появлялась крупная и приметная ещё издали фигура начальника колонии в простеньком льняном костюме и кепке. Хозяин по фронтовой привычке шёл, пригнувшись, быстрыми, широкими шагами, будто двигался по простреливаемой местности.

Его сразу кто-нибудь замечал и раздавался тревожный голос:

Анфимыч, Хозяин на горизонте - отвадь бугая!

Анфимыч вставал до приближения Хозяина, подходил к краю крыши и почти кричал, обращаясь к нему:

Гражданин начальник!.. Осуждённый Анфимов… Разрешите обратиться?! - и тут же, не дожидаясь никакого разрешения, продолжал кричать вопрошающе-жалобным голосом. - Как там мои дела с посылкой, а?!.. Что-нибудь прояснилось, гражданин начальник?

Хозяин резко оборачивался на голос Анфимыча и, застыв от неожиданности в полусогнутом виде, какое-время соображал, но не найдя подходящих слов, лишь отмахивался своей ручищей от настырного зэка, мол помню, не забыл и сделаю, что обещал.

Хорошо, гражданин начальник… Хорошо! - бодрым голосом говорил Анфимыч, однако не успокаивался и продолжал орать: - Скоро срок кончается, а я положенную посылку до сих пор не получил!.. Я, гражданин начальник, её так не дождусь…

Получишь, Анфимов… получишь! - хрипло отвечал ему Хозяин и, махнув от отчаяния в последний раз рукой, неожиданно устремлялся быстрым шагом в противоположную от новостройки сторону. На этом эпизодическая роль Анфимыча, как пугало для Хозяина, завершалась, и довольные зэки спокойно продолжали большой, послеобеденный перекур с дремотой.

На самом деле посылка Анфимыча уже не волновала. Письма от жены приходили исправно, а это для него было важнее. Ксения писала, что уволилась с текстильного комбината - она и раньше жаловалась, что работать на комбинате ей тяжело - сказывается возраст да сноровка уже не та… И нынче устроилась работать нянечкой в городской дом-малютки и, видимо, как полагал Анфимыч, неспроста. А в последнем её письме это всё и подтвердилось. В дом-малютки, как писала Ксения, она поступила не просто так - она хочет выглядеть среди брошенных малюток такого, к которому её сердце ляжет, а уж потом и забрать его оттуда.

Планы жены озадачили Анфимыча, и он ответил ей, чтобы она не торопилась, а дождалась его возвращения для основательного обсуждения такого дела. До освобождения Анфимычу оставалось совсем немного, и он, уже по привычке, после вечернего туалета надевал чистую футболку, атласные шаровары и, улёгшись на нары у окна, вспоминал прошлое и думал о своей жене.

Анфимыч представлял, как вернётся домой и вечером, после ужина, она наденет свою любимую чёрную шёлковую сорочку с кружевами, и они улягутся на диван. Ксения будет казаться ему самой желанной и восхитительной женщиной… Она начнёт щекотать Анфимычу ухо, нашёптывая горячим голосом сказочные слова, а он станет ласкать её сладкую и ещё упругую грудь.

А история со злополучной посылкой разрешилась для Анфимыча за неделю до его выхода на свободу. Её, как говорят, разбомбили где-то на пересылке почтовые воры, выкрав из неё лишь лакомые для них продукты.

Получив остатки от всего того, что ему отправила Ксения, Анфимыч почти всё раздал по дороге в свой барак.

Уже недалеко от КПП, на ступеньках лагерной больнички, он увидел сидящего с задумчивым видом старого грека с грузинской фамилией из инвалидного, как шутили на зоне, мото-костыльного барака. Старый грек, бывший работник торговой сферы, дотягивал большой срок за хищение социалистической собственности в крупных размерах, и уже давно забытый всеми на воле, ничего по этой причине оттуда не получал… И многие зэки, возвращаясь с КПП, делились со стариком передачами от родных и близких людей. Сделал это и Анфимыч, оставив ему добрую треть своей разграбленной посылки.

Тёмно-карие, маслянистые глаза старика заблестели ещё сильнее и он тихим, почти беззвучным голосом, благодарил Анфимыча. А чтобы окончательно забыть про посылку, Анфимыч пустил её остатки на вечерний чай в своей барачной секции.

Оставшиеся дни тянулись долго, а когда наступил день освобождения, то утром радостный Анфимыч сначала попрощался в секции со своим единственным земляком, потом с ребятами из бригады, затем со знакомыми ему мужиками из соседнего барака и после этого отправился на КПП.

В родной город Анфимыч прибыл на рассвете проходящим поездом, толком не выспавшись. Стойкий туман окутал пустынные улицы, автобусы ещё не ходили, и он, почти никакого не встречая, добрался пешком до своего дома.

Дверь, несмотря на протяжные звонки, никто ему не открывал и Анфимыч забеспокоился… Был субботний день, а Ксения даже в выходные не любила разлёживаться. Тогда он постучал, однако на стук отворилась лишь дверь напротив, откуда, не здороваясь, выглянула, кивнув головой, ещё заспанная соседка. Она сказала ему, что вчера у Ксении случился сердечный приступ и её на скорой помощи увезли в первую городскую больницу. Умолкнув, она застыла с грустным видом, протянув ему связку ключей. Анфимыч взял их и, не говоря ни слова, вышел из подъезда.

На улице он остановился, задумавшись, а потом неожиданно заторопился и, срезая путь, побежал трусцой в сторону пустыря. За ним располагалась конечная остановка единственного маршрута, по которому ездили редкие автобусы в нужную Анфимычу сторону. В утреннем тумане он сумел разглядеть стоящий автобус и припустился во весь дух, боясь опоздать на первый рейс.

Две бездомные собаки, бродившие по пустырю, остановились, увидев бегущего человека, но вслед за ним не бросились, а только погавкали с ленцой и быстро успокоились.

Где-то в небе резко завыл самолет, кружа над городом от непогоды. Знакомый звук настиг задыхающегося Анфимыча на середине пустыря - у него вдруг сжало в висках, а затем кольнуло и ударило резкой болью в самое сердце… В глазах у него стало темнеть, а он всё ещё нёсся по инерции. И самая ближняя на пустыре яма показалась Анфимычу в эти мгновения дымящейся после разрыва бомбы воронкой, когда-то спасший его от смерти, и он летел ей навстречу, спотыкаясь и падая…

В бараке про Анфимыча забыли бы, наверное, быстро, если не его пустующее место на нарах: новый этап на зону ещё не прибыл, а среди обитателей секции не нашлось желающих с приближением холодов спать у окна. И поэтому вечером, перед отбоем, кто-то, увидев незанятое до сих пор место Анфимыча, вспомнил про него и произнес:

Жалко Анфимыча нет… Некому теперь байки травить… Тоска!

А кто-то с верхних нар спросил с недоумением:

Так я не пойму: за что он срок такой смешной схлопотал - за бабу свою, что ли?!

Нет, не за бабу… У него ни бытовуха, ни семейный дебош… Жена ему письма писала и даже посылку послала! - возразил голос с нижних нар и добавил со смехом: - Все ведь помнят эту историю с посылкой, а?!.. Он ей Хозяина даже достал!

Мужики оживлённо загалдели, а кто-то спросил про Анфимыча у единственного его земляка в секции:

Так за что Анфимыч залетел, а?.. Ты ж, зема его - должен знать!

А за что треснул-то? - поинтересовался молодой парень.

Пенсионер рассказывал, что в ту пору любая баба его была… И хвалился, мол, много девок попортил… Вот, Анфимыч, ему и врезал!.. Говорят, если не скрутили его, он бы пенсионера до смерти забил!

И правильно бы сделал! - разом послышались чьи-то голоса.

Анфимыч по пьяни бешеный… - уточнил земляк. - А так мужик, что надо!

Обитатели барака ещё немного посудачили за жизнь, потом в секции наступила тишина, которую нарушил громкий и молодой голос с верхних нар:

Шнырь, руби свет - спать пора!

Шнырь выключил свет - в секции стало темно и барак, как и вся зона, погрузился в промозглую октябрьскую ночь. Битва за урожай в стране уже завершилась, но всё ещё продолжалась борьба с пьянством и хулиганством, и завтра на зоне ждали большой этап…

Читайте современный роман о России

Приглашаю Вас стать участником и подписчиком сообщества

Тюремная

история

- - -

Борис Александрович, к Вам на прием жена вашего пациента Кузьмина, пригласить? - заглянула в кабинет секретарь Ольга Павловна.

Жены пациентов обычно приходят к лечащему доктору своего мужа в случае какой-то неотложной ситуации с больным, реже - за справками или рецептом на лекарство.

Приглашайте, конечно, - на озабоченном лице моего бдительного секретаря как-то сразу вспыхнула добрая улыбка, и она, не закрывая дверь в кабинет, пригласила - Проходите, проходите, пожалуйста…

Средних лет женщина (чуть за 50, загадал я сам себе ее возраст) осторожно прикрыла за собой дверь и представилась: «Я жена больного Кузьмина, Вы его оперировали восемь лет назад, еще в областном онкодиспансере. У него была опухоль толстого кишечника…»

Как Вас зовут?.. Хорошо… присаживайтесь, Валентина Ивановна. Что-то случилось с мужем?

Муж умер два года назад. Ему исполнилось только пятьдесят три года. А сейчас заболел сын Виталик, ему всего двадцать шесть лет. Он написал мне в письме, что у него кровь в кале и болит живот. Он считает, что у него такое же заболевание, как и у отца - рак кишечника.

Вы пришли вместе с сыном? Какие обследования ему уже сделаны?

Ее ответ меня очень озадачил.

Виталику не делают никаких обследований. Он находится в исправительной колонии для заключенных. Ему дали восемь лет за нечаянное убийство какого-то бомжа. С ним вместе были трое его друзей, но посадили только Виталика…

Расскажите поподробнее, что с ним такое случилось, - заинтересованно попросил я посетительницу.

- - -

Рассказ Валентины Ивановны Кузьминой:

«Мой муж, Александр Федорович Кузьмин, проработал в милиции свыше тридцати лет, сначала в должности оперуполномоченного, а затем - заместителя начальника отдела уголовного розыска УВД Металлургического района. Единственный наш сын, Виталик, тоже окончил школу милиции, но работать в органах не захотел, несмотря на настойчивое желание отца. В тот самый год, когда Виталик получил диплом милиционера, заболел муж. У него обнаружили опухоль толстого кишечника и направили на лечение в Областной онкологический диспансер.

После операции подполковник милиции был комиссован со службы по инвалидности и вышел на пенсию. Наблюдался муж у онколога в поликлинике и прожил после операции шесть лет. За полгода до своей смерти у него были выявлены метастазы рака кишечника в печень.

Наш сын Виталий устроился на работу в должности охранника в банке. В год смерти отца Виталик Кузьмин был осужден на восемь лет за убийство бездомного алкоголика, который пытался украсть у него спортивную сумку.

Отбывать наказание Виталика отправили в исправительную колонию на Севере, в тайге под Архангельском. Сначала в своих письмах он жаловался на недоедание, холод в бараке и частые простуды. Затем почти в каждом письме Виталик стал писать о том, что сильно болит живот и он постоянно замечает кровь в кале. Никакого лечения заключенный Кузьмин не получал.

С большими трудностями мне удалось добиться перевода больного сына в исправительную колонию № 3 по месту жительства. Разумеется, помогло то обстоятельство, что осужденный Виталий Кузьмин является сыном бывшего замначальника уголовного розыска того самого района Челябинска, где и находится колония «тройка».

В санчасти колонии сыну сделали рентген грудной клетки и выявили туберкулез легких. На этом обследование Виталика и закончилось. Сейчас он находится в противотуберкулезном отделении колонии на лечении. После перевода сына в челябинскую колонию мне стало полегче помогать ему с продуктами, теплым бельем ».

- - -

Слушая этот горький монолог Валентины Ивановны, я припомнил, что наш однокурсник, хирург Саша Иванов перебрался из областной больницы (отделение гнойной хирургии) на заведование хирургическим отделением тюремной больницы на ЧМЗ. Кроме того, перешел на работу в санчасть той же колонии («тройки») и бывший заведующий отделением торакальной хирургии нашего областного онкодиспансера Князев Евгений Семенович.

К моему сожалению, о специфике их работы в тюремной больнице мне с ними побеседовать до настоящего времени не довелось.

У Валентины Ивановны были заготовлены вопросы по диагностике заболевания сына. Она стала расспрашивать меня о том, какие исследования нужно провести Виталику, чтобы выяснить причину болей в животе и примеси крови в кале.

Разумеется, я подробно изложил схему диагностики заболеваний толстого кишечника. «Обязательно требуется провести рентген кишечника - ирригоскопию - и, очень желательно, фиброколоноскопию», - диктовал я под запись несчастной матери больного сына.

Ири… ирриго… скопия, правильно я написала? - переспрашивала Валентина Ивановна, - А фиро… фиброско… фиброколоноскопия (правильно?) это что?... Так, хорошо, записала…

Валентина Ивановна, если удастся сделать хотя бы одно их этих исследований, попросите разрешения показать протокол обследования или его копию доктору-онкологу, то бишь мне, - инструктировал я свою необычную посетительницу. - Кроме того, нужно как-то получить разрешение на осмотр Виталия в палате санчасти.

Я, почему-то, был уверен, что Валентина Ивановна добъется обследования и осмотра в тюремной больнице своего непутевого, но любимого и единственного сына…

- - -

Через неделю в кабинет вошла заплаканная Валентина Ивановна Кузьмина со свернутыми в трубочку рентгеновскими снимками сына. Еще на успев ознакомиться со снимками, я уже сообразил, что Виталик унаследовал-таки от отца страшное заболевание. Почему-то отказавшись присесть на стул, мать пациента протянула мне снимки и заключение рентгенолога, а сама осталась рядом и пыталась вчитываться в неразборчивый врачебный почерк.

Протокол ирригоскопии гласил: «Контрастная масса заполнила прямую, сигмовидную и нисходящую ободочную кишку до селезеночного угла, дальнейшее продвижение контраста невозможно из-за резкого сужения просвета кишки… Заключение : Рентгенологические признаки опухоли толстой кишки в области селезеночного изгиба».

Ну что-ж, Виталик оказался прав, у него действительно рак толстой кишки, - изучая снимки, пробормотал я. Валентина Ивановна медленно осела на стул и молча смотрела на меня. - Нужна операция… Только вот как это организовать в хирургическом отделении санчасти колонии?

Я договорюсь с начальством, только Вы, Борис Александрович, обязательно сами его прооперируйте. Виталик очень Вас просит об этом. А то хирурги санчасти собираются его оперировать сами, - умоляюще глядя мне в глаза, прошептала мать пациента.

- - -

Пропуск для посещения больного Кузьмина в колонии ИК-3 я получил через два дня. Процесс прохождения на территорию исправительного учреждения был поэтапным. Сначала суровая женщина-прапорщик через зарешеченное окошко затребовала и внимательно изучила мой паспорт и пропуск. После чего решетчатая дверь в тамбур открылась для входа.

Сразу после входа дверь позади меня защелкнулась. Ко мне подошел охранник и потребовал показать, что у меня в полиэтиленовом пакете. Мой медицинский халат был изъят («Вам там дадут другой…»), щелкнул замок второй двери и я, в сопровождении охранника, впервые оказался на территории настоящей тюрьмы…

Санчасть за вторым корпусом, - безучастно предупредил меня сопровождающий. Я с любопытством рассматривал мужчин в тюремной одежде, которые трудились на чахлом газоне возле асфальтовых дорожек. Перед входом во второй корпус нас ожидал санитар (судя по белому халату), который держал в руках медицинский халат для меня. По тому, как он вытянулся перед охранником, я сообразил, что санитар тоже из заключенных.

Проводи доктора в хирургию, - строгим голосом приказал охранник. Санитар с улыбкой закивал головой. Охранник побрел назад, а мы с санитаром двинулись внутрь.

В коридорах с крашеными масляной краской деревянными полами на первом и втором этаже прогуливались больные. Я вглядывался в их лица, пытаясь рассмотреть в них следы жестокости, изуверства и других ужасных меток пороков. Выглядели эти «чудовища» (в прошлом) довольно обычными людьми. Это было как-то странно для меня. Ведь это же были настоящие, а не киношные преступники…

Услужливо открыв передо мной дверь в ординаторскую, санитар, улыбаясь, куда-то ушел. Первым, кто шагнул мне навстречу внутри ординаторской, оказался мой лихой однокурсник Саша Иванов. Мы не виделись лет пять, за это время он почти не изменился, только лицо его приобрело кирпично-загорелый оттенок.

Мы обнялись. «Охота тебе, Боря, по тюрьмам ездить, больных оперировать, - хрипловатым голосом пошутил Саша. - Своих больных, что-ли, мало в Городском онкодиспансере? Это же наша работа. Мы бы тут сами прооперировали толстую кишку. Ты же помнишь, мы во второй хирургии областной больницы их много делали».

Я хорошо помнил не столько вторую хирургию областной больницы, сколько ее легендарного заведующего, Евгения Михайловича Дольникова. Был он широко известен в медицинских кругах области как хирург, вылечивающий самых тяжелых больных с кишечными свищами. Даже своим обликом он напоминал мудрого и бескорыстного земского врача: худощавый доктор средних лет, в круглых старомодных очках и в халате с завязками на спине, с шапочкой на лысоватой голове, неизменно с папиросой в зубах.

Сотрудники отделения говорят, что на долгих операциях Евгений Михайлович по несколько раз выходит покурить в предоперационную с папироской, зажатой в хирургическом стерильном зажиме. Дольников был автором множества методик лечения кишечных свищей, и не раз помогал нам в онкодиспансере при лечении несостоятельности кишечного шва.

Не обижайся, Сан Саныч, этот больной - сын моего бывшего пациента, как такому отказать, - отбивался я. - А тебя, как заведующего (Начальника! - поправил меня Саша) отделением, буду просить ассистировать мне на операции. Согласен?

Мы снова обнялись, после чего я облачился в белый халат и мы с Сашей Ивановым отправились в палату к хворому заключенному.

- - -

Худой, с землистым цветом лица, молодой, но уже лысоватый паренек с глазами непонятного цвета, Виталий Кузьмин выглядел как инкурабельный, неизлечимый больной, значительно старше своих двадцати шести лет. Оказалось, что его перевели в хирургию из противотуберкулезного отделения только три дня назад.

Я представился (Вы Борис Александрович? - переспросил обрадованно Виталик), прощупал и простукал его слегка вздутый живот, проверил на шее и в паху наличие увеличенных лимфоузлов.

Стул у Вас не нарушен? Запоров нет? - привычно задавал я вопросы, а воспрявший духом больной быстро отвечал: «Раньше стул был один раз в неделю, а сейчас начали делать клизмы, стало значительно лучше…».

На операцию согласен?

Согласен, конечно… А кто будет меня оперировать?

Мы с начальником отделения, Александром Александровичем. Это очень опытный хирург, он долго работал в нашей областной больнице.

Сан Саныч потянулся к выходу из палаты. «Готовься к операции, Виталий. Мама передает тебе привет, - попрощался я с пациентом. Тот смотрел на меня, не отрываясь, и улыбался неуловимым движением губ на изможденном лице.

В ординаторской я поделился своими впечатлениями с хирургами отделения. «Выглядит плохо, да и опухоль скорее всего большая, куда-нибудь врастает. Может оказаться неоперабельной. Ну, все равно, сделаем обходной анастомоз. У молодых пациентов рак развивается стремительно».

Инструменты стерильные, открывать нельзя. Ты так спроси, что для такой операции тебе понадобится, - извиняясь, предложил Саша Иванов.

Понадобятся сшивающие аппараты УО-40 и УО-60 (Имеются!..), электронож (Тоже есть, мы много оперируем, Боря…) и атравматические кишечные иглы с викриловой нитью, - поддел я напоследок обиженного хирурга.

А это на кой? Мы шьем обычными капроновыми нитками, - озадачился доктор Иванов.

Рассасывающийся шовный материал способствует лучшему заживлению анастомоза. Саша, я привезу с собой упаковку викрила, не волнуйся. И еще я хочу захватить свой ранорасширитель, ты не против? - закончил я список необходимых инструментов.

Борис Александрович, охрана не пропустит с железками, лучше передай их мне накануне, -- принял решение сотрудник режимной больницы, - Я их сам занесу в операционную…

Мы вернулись в ординаторскую. Начальник хирургического отделения подвел итог: «Операцию назначим на послезавтра, сможете, Борис Александрович? Я закажу пропуск на девять часов утра».

Сан Саныч, закажи еще литр крови на операцию. Как у Вас тут с кровью?

Нормально, берем там же, где и вы - на областной станции переливания крови. Закажем кровь и плазму, - включил для подчиненных докторов командирский голос начальник отделения. И добавил другим, приветливым тоном: «Пойдем, Боря, провожу тебя до выхода, а то вдруг не выпустят…»

- - -

Выходя за ворота тюрьмы, я ощутил некоторое облегчение от того, что покидаю это негостеприимное заведение. Вспомнилось некстати, как мы подшучивали над Петей Ильиным, проработавшим в больницах системы УВД большую часть своей жизни: «Петя, ты уже отбыл в тюряге почти пожизненный срок!..» Находчивый Петруха язвил в ответ: «А вы все, зато, проторчали всю свою жизнь в больницах, как пациенты домов престарелых!..».

За воротами меня ожидала взволнованная мать заключенного Кузьмина. Мы уселись в мой медицинских Форд, и по дороге до дома, где жила Валентина Ивановна, я рассказал ей о нашем решении оперировать Виталика через день. «Я буду молиться на Вас, Борис Александрович, Вы так много сделали для нашей семьи!..», - бормотала в слезах Валентина Ивановна. «Помолитесь за Виталика, может, это ему как-то поможет», - предложил безутешной матери доктор-атеист Жевлаков.

- - -

« … За восемь бед - один ответ,

В тюрьме есть тоже лазарет,

Я там валялся, я там валялся…

Врач резал вдоль и поперек,

Он мне сказал: «Держись, браток!»

И я держался …»

Из песни Владимира Высоцкого

«Тот, кто раньше с нею был»

- - -

Через день, ровно в девять часов утра, я был у ворот ИК № 3, где меня уже поджидали Валентина Ивановна Кузьмина (Удачи Вам, Борис Александрович!) и доктор Иванов. Поздоровавшись с ним за руку, я кивнул головой Валентине Ивановне, и мы, не мешкая, направились внутрь проходной.

Невзирая на сопровождающего меня начальника хирургического отделения, процедура идентификации моей личности проходила дотошно, без скидок на своего сотрудника. С очевидной неохотой, как мне показалось, я был-таки пропущен на территорию колонии. «Они что, всегда так?..» - спросил я у Сан Саныча. «Иногда еще запрашивают руководство колонии минут по тридцать», - скрипнул зубами злой доктор Иванов. «Инструменты занес, Саша?», - тихонько спросил я его. Он в ответ кивнул головой. Знакомый санитар ждал нас у входа. Я взял свой халат подмышку, и мы проследовали в ординаторскую. «Пусть подают больного в операционную», - распорядился начальник отделения. Я не стал настаивать на дооперационном осмотре пациента. Тюремная атмосфера из экзотической при первом визите плавно превращалась в гнетущую…

- - -

После обработки живота настойкой йода больной был накрыт стерильными простынями с отгороженным посредине участком, предназначенным для срединной лапаротомии. «А почему не параректальным разрезом слева? - спросил Сан Саныч, - Трудно будет работать в области селезенки». Я уже приготовился к разрезу от нижней трети мечевидного отростка с обходом пупка слева. «Ну ты размахнулся, Борис Александрович», - снова не утерпел мой ассистент. «Потерпи, Саныч, вот установим расширитель, сам посмотришь, как удобно будет…»

Сразу после лапаротомии я ввел руку в брюшную полость и провел первичную ревизию опухоли. Она располагалась в селезеночном углу, прорастала все слои и была ограниченно смещаемая. «Возможно врастание в ворота селезенки, - комментировал вслух оперирующий хирург, - Но печень без метастазов, карциноматоза брюшины нет, асцитической жидкости тоже не видно».

После установки расширителя Сигала и смещения окна раны к левому подреберью недоверчивость Сан Саныча сменилась сдержанной похвалой: «Да, такой доступ позволит вытащить из-под диафрагмы всё. Молоток, Боря!». Не мешкая, я приступил к выделению опухоли. Немного мешала умеренно раздутая поперечная ободочная кишка. После отсечения большого сальника выявлено врастание опухоли толстой кишки в хвост пожелудочной железы. Отступив от края опухоли четыре сантиметра, я выделил селезеночные сосуды, проходящие по верхнему краю поджелудочной железы, взял их на зажимы и раздельно пересек и лигировал селезеночную артерию и вену. На этом же уровне была прошита с помощью аппарата УО-60 ткань поджелудочной железы, после чего хвост железы отсечен скальпелем от бранш ушивателя. Выделив и лигировав короткие сосуды, идущие от желудка к селезенке, я полностью вывел в рану препарат, состоящий из селезеночного угла толстой кишки с опухолью и врастающими в нее селезенкой и хвостом поджелудочной железы. Поочередно, с помощью новой зарядки сшивающего аппарата, прошиты и пересечены проксимальный (приводящий) и дистальный (отводящий) участок толстой кишки.

Внушительных размеров препарат (весом до килограмма и около 15 сантиметров диаметром) был торжественно извлечен из брюшной полости и помещен в эмалированный тазик, покрытый простыней.

В опустевшем поддиафрагмальной пространстве в брюшной полости сиротливо болтались две культи ободочной кишки, прошитые двумя рядам титановых скобок. «Время операции - пятьдесят минут», - со скрытым злорадством (враги хирургов!) сообщил доктор-анестезиолог начальнику отделения. Я вмешался: «Еще толстую кишку сшивать нужно, работы еще хватает. Я попрошу Вас перелить больному поллитра эритромассы». Мы с Сан Санычем сполоснули резиновые перчатки спиртом и приступили ко второму этапу - формированию толстокишечного анастомоза.

Из-за явлений хронической толстокишечной непроходимости диаметр раздутой приводящей кишки был в полтора раза больше, чем отводящей кишки. «Может, сначала сделаем двухствольную колостому? -- уже неуверенно спросил Саныч, - такую сошьем - все развалится». «Нет, зачем лишние операции, сделаем инвагинационный анастомоз по Бондарю, - сказал я, не уверенный, что доктор Иванов понял, о чем речь.

Уже с откровенным любопытством Александр Александрович Иванов наблюдал за тщательной очисткой от сосудов и жировых подвесок культей толстой кишки на участке до четырех сантиметров. После формирования узловыми викриловыми швами бок к боку столбика из двух кишечных культей и последующим вворачивании приводящей кишки в отводящую, Сан Саныч прокомментировал методику: «Опупеть, до чего народ додумался!..»

А после того, как я из подручных трубок от капельницы и круглой медицинской резины соорудил двухпросветный дренаж и установил его в левом поддиафрагмальном пространстве, Саша язвительно спросил: «Зашивать рану тоже будем как-нибудь хитро?». «Нет, зашивать рану будем ОБЫКВОЕННО», - успокоил я разбушевавшего однокурсника, процитировав любимое выражение моей жены про как жизнь …

- - -

Осýжденный Виталик Кузьмин не подвел маму, начальника хирургического отделения ИК № 3 и хирурга-онколога Жевлакова. Никаких осложнений после операции у него не возникло, и уже через две недели больного перевели на щадящий режим в свой тюремный блок. Счастью его матери Валентины Ивановны не было предела.

Неожиданно выяснилось, что заключенные, у которых выявлено (и даже излечено) злокачественное новообразование, в соответствии с законом подлежат досрочному освобождению по состоянию здоровья. Через три месяца после операции вышел на волю и Виталий Кузьмин. Долго еще (свыше пяти лет!) он присылал мне на адрес больницы поздравительные открытки к праздникам - Дню Советской Армии и Новому Году…

Сижу я, значит, в одиночке. Не просто в одиночке, а в ее VIP -версии, конечно. В принципе, одиночная камера - это мера взыскания в тюрьме. Сажают туда каких-то совсем уж злодеев, и не дольше, чем на полгода. В колониях одиночек вообще быть не должно. Поэтому по факту мне дали шестиместную, в которой была только одна кровать. То есть тонна места.

В камере стол, табурет, одноярусные нары, раковина, тубзик. Туалет огорожен в отдельную комнату с огромным непрозрачно-пластиковым окном. Зачем же окно в туалете? Все просто - чтобы туда попадал свет из камеры. А почему же не сделать лампочку в туалете? Все просто - это закон, написанный кровью. Еще вопросы есть? Ватерклозет шикарный и просторный. Когда вы сидите на кортасах на унитазе, ваши колени не касаются двери (обычно по-другому, и при росте 190 приходится изображать чудеса балансовой устойчивости).

Батарея обрамляет комнату наполовину, то есть идет по западной и северной стене. Части света знаю точно, так как закат происходит строго напротив окна - солнце уходит в верхушки сосен нарышкинского лесопарка, расположенного за забором ИК-5.

Вообще, мне было не очень понятно, почему все так боятся попасть на СУС (участок колонии со строгими условиями содержания - МЗ). Понятное дело, сидишь в закрытом помещении, на воздух выходишь редко, зато:

Не надо по два часа в день стоять на морозе или солнцепеке во время проверок;

Не надо работать (просто негде);

Можно хоть весь день спать.

Ну, то есть натурально - санаторий, а не тюрьма.

Как почти все, СУС в ИК-5 сделан совершенно неправильно. По идее, это должен быть обычный барак с двумя дверями: одна входная, вторая - в спальное помещение. Днем зэков должны выгонять из спальни, чтобы они тусовались в другой части барака. Но в ИК-5 два режима - общий и строгий, и они не должны перемешиваться. Поэтому сделать «как должно быть» в одном здании нельзя, а значит, сделали хрен знает как. Раньше тут вообще были только камеры, то есть по сути - ПКТ (помещения камерного типа -МЗ), только кровати не пристегиваются к стенам и можно иметь больше вещей. Потом часть камер объединили, и получилось одно большое помещение с 15 двухъярусными нарами, столовая, кабинет инспектора, кабинет оперов, комната, в которой стоят лавки и телевизор, вещевка, баня и три небольших камеры, на шесть человек каждая. В большой камере (бараке) должен был сидеть только общий режим (но сидел, и часто, строгий), в одной из маленьких камер - непорядочные козлы, во второй - строгий режим, в третьей - я.

Мы со строгим режимом сидели по соседству и настойчиво пытались сделать кабуру (отверстие, через которое можно передавать различные предметы - МЗ) между хатами, но ее сначала залили цементом, потом заварили стальными листами, а потом и вовсе разменяли строгачей и козлов местами. Когда зэков выводят из одной локации в другую, они могут свободно подходить к дверям и общаться с остальными сидельцами. От моей хаты их гоняли (кто-то дал такое странное указание), хотя они все равно подходили и общались - просто с регулярными скандалами.

Пока я не заехал, на прогулку до обеда выводили строгий режим и козлов, а после обеда - общий. Потом меня стали выводить с 10 до 11:30, общий и строгий - с 13 до 16, а козлов - с 16 до 17. В столовую меня тоже выводили одного, да и телик я бы наверняка смотрел в одиночестве (если бы выразил такое желание - но я не выражал, потому что там было всего два канала, и оба государственные). Даже в баню один, самым первым, в 6 утра. Черт. Совсем-совсем один.

Бывали даже недели, когда, может, только раз какой-нибудь зэк подходил к двери моей хаты поздороваться.

Сначала это одиночное сидение даже было по кайфу, первые недели две, а потом, честно сказать, стало скучновато. Полный отстой.

Ну и что же делать? Естественно, заниматься саморазвитием.

Саморазвитие

Для начала я, конечно, отоспался. Вообще, формально днем спать нельзя, но что со мной можно сделать? Посадить в более одинокую одиночку? Пффффф.

Потом я обчитался. Когда за неделю осилил всю печатную версию «Игр престолов» и мне еще неделю снились штурмы замков и красные свадьбы, решил, что чтение и сон надо чем-то разбавлять.

Примерно четыре миллиарда раз я рассказал эту историю везде, где только можно, но если вы не слышали, то вот мой рецепт убийства времени:

Шаг 1. Составьте себе расписание на день.

Шаг 2. Заполните его всякими активностями: спорт, чтение, обучение, творчество и т.д. Желательно, чтобы один и тот же набор активностей не повторялся каждый день.

Шаг 3. Сделайте расписание нереализуемым.

Получается, что весь день ты что-то делаешь по намеченному плану, но как ни стараешься - успеть не можешь. Значит, времени не хватает катастрофически. То есть оно максимально эффективно убито. Ха! Шах и мат, время.

Вот чем я успел позаниматься:

Спорт

С утра забираешь завтрак в камеру, делаешь всякую легкую комплексную гимнастику. Во время прогулки выполняешь упражнения на одну группу мышц (примерно полтора часа), после вечерней проверки на другую. Каждую группу тренируешь дважды в неделю (руки, грудь, спина, ноги, плечи, пресс).

Отдельное внимание хочу обратить на то, что я всю жизнь ненавидел спорт и презирал спортсменов. И сейчас, по прошествии 35 лет жизни и 3,5 лет заключения, ничего в этом плане не изменилось. Ну чуваки, согласитесь, занятия спортом выглядят охрененно противоестественно. Ученые, давайте быстрее изобретайте безвредную таблетку против жира и за мышцы.

Первым моим спортивным испытанием стала игра в лесенку со Спайсом (хочу напомнить, что Спайс - это прозвище зэка, а не то, о чем вы подумали; и да - посадили Спайса именно за то, о чем вы подумали). Лесенка - это когда ты делаешь приседание, потом твой соперник делает приседание, потом ты два, потом он два, ну и так далее. Мы дошли до 16-го круга (а это по 136 приседаний каждый) и договорились на ничью. Нормальной моя походка стала только через неделю, в течение которой я ходил в диком стиле Форреста Гампа.

Я заподозрил, что мое физическое состояние точнее всего характеризуется формулой «так себе» и запросил из дома экстренную помощь в виде самоучителя, что-то вроде «как тренироваться в тюрьме». Оказывается, есть и такие! Самоучитель американского з/к Пола Уэйда «Тренировочная зона» стал одной из самых читаемых книг в ИК-5 (я неоднократно дозаказывал новые экземпляры). В основе тренировок - упражнения с собственным весом. Подтягиваться я не умел, приседания – возненавидел и, естественно, обратил взор на отжимания, но не смог сделать ни одного. Ни одного гребаного отжимания! Тогда я и решил подзаняться гимнастикой. Не скажу, что в результате я стал межгалактическим убийцей, но должен сказать, что процесс появления мышц - штука удивительная. Наблюдать за ним - это примерно как наблюдать за рождением вселенной.

За три года я сменил дикое количество тренировочных программ, научился подтягиваться, могу достойно участвовать в играх на спортивный интерес - сделать семьдесят отжиманий за подход теперь для меня не очень большая проблема. Я не стал суператлетом - я стал среднеспортивным. Мой трицепс невозможно назвать ни стальным, ни желеобразным.

В СУСе, в отличие от жилой зоны, нет спортгородков и спортинвентаря, так что изготавливать различные приспособления для спорта приходится кустарно (и незаконно). Собственно, у меня их было два.

Во-первых, хитросплетенные канатики для подтягивания на решетке тюремного дворика. Каждый канат плелся из восьми полосок предварительно разрезанной простыни - этот навык я получил, изучив голландское пособие по вязанию узлов и веревок, которым снабдил меня питерский друг.

Во-вторых, бачок для питьевой воды (для которого был сшит специальный рюкзачок из банного полотенца).

Позже начали появляться промышленно произведенные тренажеры: Powerball , эспандеры, жгуты для занятия спортом. Абсолютно легально их можно получить в передаче, но зэк, обладающий спортивным инвентарем на СУСе, настолько подрывал каноны и мировосприятие администрации, что приходилось проводить многие раунды переговоров, чтобы пропустили, например, скакалки. В случаях проверок или обысков, которые проводила управа, спортмешок, содержащий разные веревочки, тряпочки, пластиковые бутылки с песком или водой и прочее, приходилось прятать. А чтобы совсем уж хорошо спрятать, для хранения использовались служебные помещения младшего инспектора по СУСу. Налицо был парадокс: с одной стороны, мне не могли запретить владеть веревочками, так как это по закону, с другой стороны - надо, чтобы управа этого не знала, так как это не по канонам.

Кроме того, у нас была гантелька - ее неоднократно изготавливал Толя Могила (о нем позже). Делалась она так: в тюремном дворике (или в камере, если поднять пол) извлекался плодородный слой земли. Слой этот содержал кирпичи, камни и прочие ненужные артефакты, так что его нужно было просеять через сетчатую мочалку. Просеянной землей забивалась форма из предварительно перешитой в мешок простыни, потом она затягивалась канатиками, еще раз оборачивалась тканью из простыни и прошивалась - для тугости и чтобы плодородный слой не высыпался. К получившейся спортколбаске добавлялись ручки, и вуаля - гантелька-утяжелитель была готова служить целям ЗОЖ.

Гантели массой от 20 до 35 кг нам приходилось делать неоднократно, потому что их постоянно изымали на обысках. Происходило это по недосмотру - охранники разрезали гантель, улучив момент, когда Могила с ней расставался (большая редкость - Толя любил свои гантели и давал им имена).

Растяжка

8 минут с утра и 20 минут вечером я занимался увеличением своей гибкости. Как вы могли догадаться, для этих целей я заказал самоучитель. В начале занятий гибкостью я превосходил только граненый стакан, но существенно уступал опоре моста. При наклоне вперед из положения стоя пальцами я мог достать уровня колен. Когда освобождался, то уже с легкостью мог «дать пять» напольному покрытию.

Кроме того, освоив методику скручивания Пола «Тренера» Уэйда, я достиг гибкости, цитирую, «недоступной для большинства атлетов». Если вы подумали, что я хвалю себя, то вы правы.

Сокс

Какое-то время я полчаса с утра и полчаса вечером пытался выучиться трюкам с соксом - знаете, такой небольшой матерчатый мячик (сначала это был черный носок с рисом, потом - уже прикупленный на воле вязаный мячик, набитый пластиковыми гранулами). И кстати, некоторым трюкам я таки выучился, но освоить особо сложные мне не хватило терпения. Через год занятий я охладел к соксу.

Академические дисциплины

Испанским я начал заниматься в «Бутырке», а при водворении в СУС продолжил - примерно по часу в день, пять дней в неделю. В результате я мог читать мексиканский Maxim , только вот сказать не мог ни слова - испанскую речь я слышал, кажется, только в песнях Шакиры, а этого, согласитесь, маловато. Разумеется, в изучении испанского мне помогало сразу несколько самоучителей.

Португальский я начал учить, пытаясь развить успех с испанским, но быстро забросил - оказалось, что написание в этих двух языках ужасно близкое, а произношение ужасно далекое. Обнаружив, что начинаю путать, к какому именно языку принадлежит то или иное слово, я решил, что не буду больше пытаться постигнуть жужжаще-шипящий португеш.

В качестве факультативных занятий я читал книги, журналы, газеты (такое иногда приходило в письмах от незнакомцев/ок) на английском и испанском.

Английский в принципе я и так знал, но довольно средненько, так что решил его подтянуть. Тут в помощь мне был не только самоучитель продвинутого уровня, но и чудесная Филиппа - носитель языка, которая была найдена для меня группой сочувствующих, объединенных в «Университет для политзэков» , - активисты предлагали обучать скучающих п/з/к интересным дисциплинам по переписке, я выбрал английский язык и математику.

Математике меня пытался обучать профессор из Казани Дмитрий. Наверное, я показался ему самым тупым учеником ever, но я добросовестно приобрел рекомендованные учебники и старался разобраться в исследовании операций (математическое моделирование - страшная штука).

Как-то мне написал чувак и предложил изучить какой-нибудь язык программирования по переписке. Это был его способ мести преподу, который заставлял студентов писать код на бумаге ручкой. Почему бы и нет? Я стал изучать VBA (язык, который японцы считали продвинутым в бронзовом веке). Не очень добросовестно и не очень результативно. Учеба окончилась, когда менты во время очередного обыска зачем-то украли мои учебники по программированию, а потом, в процессе пересылок между ШИЗО, СУСом и ПКТ, у меня потерялись конспекты и допматериалы.

Еще были вялые попытки выучить японский (преподаватель пропал после первого урока) и немецкий (я выучил только 20 слов, но потом наступила пора освобождаться, и немецкий пришлось бросить). Чтобы запоминать слова, я делал себе карточки из плотной бумаги, которые постоянно становились предметом пристального изучения на обысках (карточки скапливались у меня в огромных объемах). Сначала я не понимал, в чем причина такого любопытства, но позже увидел, что в похожем формате изготавливаются игральные карты. Видимо, менты никак не могли понять, что за странные карты такие и во что я тут играю.

Как вы, наверное, поняли, прогресс с языками был так себе. Зато я и сам немного выступил в роли преподавателя: подучивал мою подругу по переписке Амрай, немку из Норвегии, - она изучала русский в школе до того, как стала заниматься теоретической юриспруденцией и читать лекции то тут, то там в Европе. Русский язык я, конечно, тоже знаю средненько, но знаний хватало на то, чтобы полностью разобрать ошибки в ее письме и написать ей отчет.

Чтение

Хоть читать я стал меньше, но все же старался прочитывать страниц по триста в день. Теперь моя голова - это литературная помойка. К счастью, я быстро забываю прочитанное. Хорошо знакомые, просто знакомые, малознакомые и совсем незнакомые люди присылали мне книги (я просил отправлять на свой выбор), и в результате спектр моего чтения простирался от комиксов Adventure Time до «Элегантной Вселенной» Брайана Грина.

Учеба на юриста

Летом 2015 года я поступил на второе высшее. Вуз - страшная липа, московская контора, у которой есть договор с УФСИНом, поэтому они владеют чуть ли не эксклюзивом на высшее образование для з/к. По сути, чуваки берут с тебя бабло и взамен дают диплом. Наверное, сдать госэкзамены я мог бы через 15 минут после того, как подписал с ними договор. У меня ведь была неплохая юридическая база благодаря первому высшему образованию в Финансовой академии. Но продолжалось это два года.

Я, конечно, сначала выбрал уголовную специализацию, но потом понял, что все уголовное право - это три кодекса и больше ничего, поэтому довольно быстро перешел на гражданское право. Все обучение - это просто череда тестов, которые университет постоянно забывал высылать, так что мне приходилось посылать за ними моего адвоката, Кирилла. Зато учеба давала мне возможность иметь неограниченное количество учебников, а главное - электронную книгу. Сначала мне прислали книгу из института, но она была ужасная, читать на ней было решительно невозможно. И тогда я попросил купить мне нормальную электронную книгу, чтобы все тот же Кирилл записал на нее все нужные книги, отвез в институт, а оттуда ее бы переправили ментам.

Книжку нужно было отдавать на подзарядку ментам, и в какой-то момент они просекли, что там есть вайфай. Отдали старую книжку, я ее тут же сломал и потребовал вернуть новую. Опера говорят: «Оказывается, там есть интернет - мы ее отдать не можем!» Я говорю: «Окей, тогда я сейчас пишу пост о том, как прекрасно вы мне заряжали книжку, и я год здесь пользовался интернетом». Они посидели, подумали и говорят: «Нет, так будет не классно». Я говорю: «Тогда отдавайте! А я не буду пользоваться интернетом». Они говорят: «Ну хорошо». Они, конечно, все поняли, но если я столько времени сидел в интернете и ничего не произошло, то, наверное, и не произойдет. Получается win - win .

Ну и диплом юриста, кстати, я получил - уже под самый конец срока.

Попытки оправдать преступников

Я писал разного рода кассационные жалобы сидящим в СУСе зэкам. Поначалу из-за моей полной изоляции они оставляли записки и материалы своих дел у меня в мешке с вещами. Я все это изучал и, если видел какие-то основания для жалоб, писал в суды высших инстанций или прокуратуру. Отдельно хочу отметить: за все время я не увидел ни одного идеального приговора. В основной массе они все подлежат отмене, так как к требованиям процесса и права суды относятся наплевательски. Вообще говоря, подача жалоб в высшие судебные инстанции очень похожа на лотерею - уж не знаю, как они там решают, какой приговор изменить, а какой - нет. Очень похоже, что крутят барабан с номерочками. Но мне в любом случае было интересно просто попробовать и попрактиковаться. В итоге удалось изменить несколько приговоров: зэкам снижали сроки на дни и даже месяцы. Мелочь, а приятно. Не волнуйтесь, я не способствовал тому, чтобы орда террористов-педофилов оказалась у вашего порога. Речь идет о социально адаптированных наркоманах и мелких преступниках в сфере экономики.

Рисование

Боже-боже, как же много я рисовал. Рисование - лучший способ убить время. Оказалось, что рисовать может любой чувак с кучей времени и карандашами. И то и то было в наличии. Я заказал себе… Правильно! Самоучители. И начал оттачивать изо. Конечно, вам может многое передаться в виде генетического наследства. Быть может, какие-то вещи с так называемым талантом будут сразу получаться лучше, но все это можно развить самому, главное - тратить человеко-часы.

Все цвета, кроме оттенков черного, синего и фиолетового, были официально запрещены. Так что сначала я рисовал только простым карандашом. Потом обнаружилось, что в мире изобразительного искусства давно произошла революция, и есть всякие новшества и ухищрения типа графитовой акварели, водорастворимого угля и проч. А Лена из ФБК открыла мне новую вселенную, передав (естественно, крайне хитрым способом) белые гелевые ручки и цветной уголь, покрытый черной оболочкой. В какой-то момент глупый кровавый закон отменили в части запрета цветового спектра, и тут я развернулся: продвинутостей и ухищрений в цветном мире художников куда больше.

Мне нравится рисовать людей - видимо, это делает меня портретистом. Я рисовал свою родню, родню зэков и просто понравившихся мне людей с иллюстраций периодических печатных изданий.

Я уже рассказывал про Пашу, который вытатуировал у себя на коленях солженицынскую фразу про жизнь и ложь. Мы с ним активно переписывались, и в какой-то момент он предложил нарисовать стикеры для Telegram (их в итоге скачали больше ста тысяч человек). Следующим шагом стали эскизы татуировок для всех желающих - я стал мастером миниатюрного рисунка и получил полторы сотни заказов в рамках проекта Tattoos from Russian Prison (TRAP) . Вот некоторые из заявок, с эскизами (не уверен, что все решились их, скажем так, воплотить):

Достоевский в спортивном костюме сидит на корточках. - Елисей Андреевич

Слово «Боль», написанное в стиле колючей проволоки, и небольшой рисунок на эту тему. - Артемий

Я мотоциклист. - Игорь

Здравствуй. Поздравляем с будущей свободой! Мне бы понравилась татуировка, которая символизирует «Жизнь в цепях». Это напоминание о том, что, хотя мы можем быть физически свободными из тюрем, охранников и камер, мы все еще находимся в заключении из-за злых людей, отвечающих за нашу жизнь, - марионеточных правительств и богатых, которые диктуют все с одной целью - становятся более богатыми и более мощными. Мы продаем мечту о том, чтобы быть свободными от них - кто не является ложным.

Заключенный или скелет в кандалах и цепях в камере, или что-то подобное, чтобы символизировать это, было бы здорово. Я использовал перевод Google , надеюсь, это имеет смысл. Спасибо, и поздравления снова. - Джейми (Jamie)

Привет, Олег! Нарисуй сопротивление. Ну, я думаю, ты понял, о чем я. - Никита Февраль

Очень хотелось бы котика, желательно милого, в наручниках, или что-то типа такого. В общем, чтобы была сразу понятна идея, что его ни за что посадили. В принципе, мне зайдет любой эскиз с котиком, пожалуй. - Александр

Благодаря рисованию я убил много-много времени, а кроме того, моя светлая хата стала похожа на студию свободного художника, что немало бесило ментов и радовало меня.

Периодически я рисовал на стенах - но это было грустно. В основном потому, что наутро рисунки закрашивали. Зато так я мог делать локально-косметический ремонт стен. Однажды у нас даже случилось состязание с Боцманом. На входе в камеру висел листик с наглядной картинкой формы установленного образца в зимний и летний периоды. Под листиком я нарисовал карандашом милого поросенка в маске ОМОНа. Однажды Боцман обнаружил рисунок под листиком и велел инспекторам стереть его. Я нарисовал нового, но уже графитовой акварелью - ластиком такого не сотрешь. А если попытаешься водой (а они, естественно, попытались), получается только хуже. Решили закрасить. Пару дней я смотрел на маленький бежевый квадратик на бежевой стене. Цвет тот же, оттенок другой. Как такое можно терпеть? Я нарисовал в квадратике сжатый кулак - символ сопротивления. Опять закрасили, квадратик стал больше, и мой ответный рисунок тоже вырос в размерах. И так далее. Очень скоро рисунки занимали по полстены, а зэк, работающий в стройбригаде и приходящий каждое утро закрашивать у меня стены, интересовался, что я буду рисовать завтра. Как оказалось, он проникся художественным смыслом нашей дуэли. Дуэль продолжалась вплоть до моего перевода в общий барак и дальше в БУР.

Там рисовать уже было нельзя, так как за мои действия могли репрессировать других зэков. Полный отстой - я так хотел в последнюю ночь сделать тотальное тату моей светлой хате.

Переписка

Мне приходило в среднем по два бумажных и два электронных письма в день. Ну, то есть электронными они были только до прихода в ИК через систему ФСИН-письмо. В колонии их распечатывали, приносили мне, а мой рукописный ответ сканировали и направляли корреспонденту. Какая-то победа технологий в Золотой Орде. На обычное письмо я отвечал в среднем 30 минут, на электронное минут 10–15 (для ответа выделялась только одна страница). Иногда по праздникам или когда что-то происходило и люди начинали писать больше, приходилось устраивать почтовые субботники и писать ответы часов по десять. Это было клево, всем спасибо, кто писал, я забрал домой из колонии шесть огроменных сумищ с корреспонденцией.

Периодически входящая корреспонденция предлагала квесты, которые также существенно взбадривали мой быт, – типа сделать бумеранг по инструкции, собрать пазл, отправить открытки незнакомым людям в рамках посткроссинга, нарисовать рисунок собеседнику, собрать бумажную фигурку по инструкции и т.д.

Все подряд

В разное время я пытался жонглировать, балансировать, стоя на системе пластиковых бутылок, заниматься оригами, медитировать, чеканить сделанный из бумаги и мусорных мешков футбольный мяч и т.д.

Как вы, наверное, поняли, мне было очень скучно.

Книга Олега Навального появится в продаже в октябре, но уже сейчас вы можете сделать предварительный заказ в магазине Ozon или добавить ее в свою библиотеку

Впервые за всю историю литературы о тюрьме написал профессиональный тюремщик. Написал предельно откровенно, остро, в меру цинично, в тонах черного юмора, без слюнявой сентиментальности, фальшивого романтизма и чиновничьего холуйства.

У читателя книга может вызвать шок, но она в корне изменит привычный взгляд на человеческие отношения.

Во многом эта книга - результат работы очень разных людей с огромным жизненным опытом и незаурядной судьбой. Собрать, проанализировать и систематизировать материал, который до этого профессионально никто не исследовал, одному человеку не под силу.

Особую помощь в подготовке и издании книги - информационную, аналитическую, организационную - оказал депутат Харьковского областного совета Александр Абросимов.

Владимир Андреевич Ажиппо

Не зарекайся

Не бойся!

Не проси!

(Арестантские заповеди)

Вступление

Тюрьма - самый угрюмый институт государственной власти. А после отмены смертной казни (которая тоже осуществлялась в тюрьме), - самый страшный. Здесь и далее слово «тюрьма» употребляется как обобщающее: место, где нет свободы. Официальные термины громоздкие и неточные, они придуманы деятелями от бюрократического творчества, которые, не зная и не понимая тюрьмы, не имея способностей и навыков как-либо влиять на ее внутреннюю жизнь, манипулируют названиями. В принципе, любое место, где есть решетки или колючая проволока, запоры на дверях, и где вас удерживают принудительно - это тюрьма.

Немалая часть населения (20 %–25 %) так или иначе соприкасалась с тюрьмой: сидели сами, сидели родственники, друзья… А сколько еще соприкоснется… Кстати, общеупотребительное слово «сидеть» - очень точное. Можно говорить: отбывать наказание, содержаться в ИВС, или, допустим: тянуть срок, пахать на хозяина… Суть та же, а слов больше. Лучше уж говорить: сидеть. Тем более что этот термин не новояз, ему много веков.

Цель этой книги - дать уроки выживания взрослым мужчинам, которые не думают наивно прожить жизнь беззаботной пташкой и понимают, что впереди у них будет немало ям, капканов и засад. (Решение проблем женщин и подростков в тюрьме - тема отдельного серьезного разговора).

В этой книге вы не найдете советов о том, как строить свою линию защиты, какие показания и в какой очередности нужно давать следователю и суду… Я имею представление и об этих проблемах, но, чтобы давать толковые советы, мало иметь представление, нужно быть профессионалом. В области «разваливания» уголовных дел есть свои специалисты.

Цель книги - научить читателя как выжить, попав в тюрьму, сберечь здоровье, не подвинуться рассудком и, что самое трудное, суметь сохранить достоинство. К сожалению, наша общественная жизнь лишь на десять процентов регулируется законом, а на девяносто - беззаконием. В тюрьме это проявляется наиболее выпукло, рельефно, по-мультяшному ярко. Задача книги - научить противостоять этому беззаконию.

Эта книга рассчитана на тех, кто никогда не пробовал на вкус тюремную баланду, но отдает себе отчет в том, что может оказаться в тюрьме через месяц, через год… Рассчитана на родственников и близких тех бедолаг, которые уже сидят за проволокой, или могут там оказаться в ближайшее время…

Думается, интересно будет прочитать ее тем, кто уже окончил тюремные университеты и имеет свое мнение о местах лишения свободы - можно сравнить свои впечатления и мысли… Было бы нелишним прочитать ее и тем, кто никоим образом не связывает себя с тюрьмой, ну нет у них для этого оснований! Дай-то Бог! Потому что от сумы да от тюрьмы не зарекайся! (У Владимира Ивановича Даля формулировка еще более жесткая: «От сумы да от тюрьмы не отрекайся, как раз попадешь»). Проходят века, меняются общественные уклады, политическое устройство, культура, менталитет, а грозный смысл этой поговорки бледнее не становится. Тюрьма повидала настолько разных людей, что надо реально понимать - там, за решеткой, может оказаться каждый. Без преувеличения!

Разумеется, одни типы (или группы) людей в тюрьме оказываются с большей вероятностью, другие - с меньшей. Впрочем, между ними не существует выраженных границ.

Один из таких типов, кстати, не самый многочисленный, как принято считать у обывателей - это люди, у которых слово «тюрьма» отчетливо читалось на лбу, когда им было еще лет восемь. Таких людей около 10 %. Их под стакан зачали, под стакан родили, безмозглые и пьяные родители вбили в башку несколько великих истин типа «не об…шь - не проживешь» и пустили гулять в мир. В пять лет такой попробовал сигарету, в семь - жужку, а в двенадцать подсел на иглу. Годков с шестнадцати он начинает бродить по тюремным коридорам и не выходит из них, как правило, никогда. Ну, разве что на два-три месяца - глотнуть вольного воздуха.

Самый же распространенный тип зэков…

Слово «зэк» прочно вошло в лексикон советских и постсоветских людей. Наверное, оно удобно своей лаконичностью. Как клеймо на лбу. Или как плеткой по спине. Люди, далекие от тюрьмы, считают его оскорбительным, на самом деле это не так. Это просто удобный термин. Зэки сами себя так называют, так их называет и тюремная администрация.

Происхождение этого слова не совсем ясно. В гулаговские времена в тюремных и конвойных документах вроде ведомостей, отчетов, списков применялось обозначение - з/к (звучит «зэка», с ударением на второй слог). Помните, у Высоцкого: «…зэка Васильев и Петров зэка…» Предположительно, з/к означает «заключенный». Это вызывает сомнения, но в то веселое время дурацких сокращений и аббревиатур хватало. (Слово «собес» чем лучше?) Сами зэки еще лет двадцать назад в шутку расшифровывали з/к как забайкальский комсомолец. От «зэка» получилось более короткое «зэк», а потом производные - «зэчара», «зэковское» и др.

… - это молодые люди, попавшие в тюрьму, как говорится, по глупости. Таких около 30 %. Думается, почти каждый современный пацан может оказаться в их числе. Садятся эти ребята за что попало: грабежи, хулиганство, изнасилования, угоны, убийства, кражи. При определенных раскладах такой мог бы никогда не сесть, не окажись он в том месте, где оказался, не выпей лишней рюмки, не брякни лишнего слова, возьми себя в руки в нужный момент… Но случилось то, что случилось.

В отличие от них следующий тип зэков (около 20 %) - это люди, совершившие вполне осознанные действия, приведшие их на нары. Преступления эти самые разные: от убийства из мести до подделки документов, но все эти люди были кузнецами своего несчастья вполне осмысленно. Они оказались в том месте и в то время, когда сами этого хотели. Эта публика постарше и покрепче, в будущем она, как правило, формирует костяк преступного мира.

Еще один тип зэков - это наркоманы. Сейчас их уже 25 %–30 %, а скоро будет еще больше. Имеются в виду люди с жесткой зависимостью от наркотиков, как говорится «сидевшие на системе», потому что те ребята, которые были причастны к наркобизнесу, или даже «баловались» наркотиками, относятся к предыдущему типу. Наркоманы - несчастные больные люди со сниженным интеллектом, утраченной волей и стертыми эмоциями. На свободе они иногда очень опасны, ради денег на очередную дозу совершают дерзкие и жестокие преступления, хотя на самом деле ни дерзости, ни жестокости у них нет, есть только наркозависимость. Наркоману страшно совершить преступление, но остаться без дозы еще страшней. В тюрьме эти люди не делают никакой погоды. Не имея возможности приобретать наркотики, они, пережив ломку, становятся апатичными, заторможенными и превращаются в тупой скот.

В последнее время увеличилось число зэков из бизнесменов. Сейчас к этой категории относится около 5 %, но, по-видимому, скоро станет больше. В основном, у этих людей возникают какие-нибудь неурядицы с налоговыми органами, также на них часто «вешают» различные хищения и мошенничества. Им нелегко приходится за решеткой, особенно в первое время. Если уличный баклан…

Валерий Карышев, Федор Бутырский

Москва тюремная

От тюрьмы и сумы не зарекайся.

Народная мудрость

Кто не был - тот будет, Кто был - не забудет.

Еще одна народная мудрость

Человек совершил преступление, едва появившись на свет. Первопреступниками, согласно Библии, стали Адам и Ева, укравшие из райского сада яблоко, а организатором и наводчиком похищения выступал Змий-искуситель. Это деяние, совершенное группой лиц по предварительному сговору, позволяет говорить о первой в мире организованной преступной группировке. Таким образом, первую, «райскую» ОПГ составляло все тогдашнее человечество.

Адам родил Каина. Каин родил Еноха. Енох родил Ирада...

И каждое новое поколение обязательно преступало закон: Каин убил Авеля, Хам оскорбил Ноя, а сыновья Иакова и вовсе продали своего брата Иосифа в рабство. Преступления, большие и маленькие, стали неизбежным спутником человеческой истории.

Шло время, народонаселение плодилось и размножалось, прогрессируя в разделении на преступников и потерпевших. Первые - убийцы, бандиты, мошенники и маньяки - продолжали душегубствовать, грабить, обманывать, насильничать и бесчинствовать. Вторые же - терпилы, то есть жертвы, - придумывали все более и более изощренные законы для наказания первых. Эти законы и определяли, какое злодеяние чего стоит. Преступников закапывали живьем, сбрасывали со скал, побивали камнями, сажали на кол, рубили им головы, топили, вешали, четвертовали, колесовали, ссылали на галеры и в рудники, но перед вынесением приговора, как правило, изолировали от общества.

Так появились тюрьмы.

За многотысячную свою историю человечество не стало умней и гуманней. Простенькое бытовое убийство Каином своего брата Авеля меркнет перед кровавой чеченской бойней, а примитивный разврат Содома и Гоморры - легкая эротика по сравнению с продукцией современной порноиндустрии. Преступность неискоренима, как неискоренимы человеческие пороки: алчность, зависть, скудоумие, озлобление, леность мысли. И пока будет существовать преступность, будет существовать разделение на тюрьму и волю.

Так будет всегда и во всем мире.

Так будет и в России...

Тюрьма в России - больше чем тюрьма. Это - и образ жизни, и способ мышления, и система ценностей, и даже система цен. Ни одна мировая культура, ни одна национальная ментальность не впитала в себя столь много зэковских понятий, сколько русская; так, к сожалению, сложилось исторически.

Криминал воспринимается естественной составляющей российской жизни. Тюремный сленг, то и дело прорезающийся в речах депутатов Государственной думы, понятен электорату без перевода. А специфические слова вроде «кидалово», «лавэ», «мусора» или «замочить» встречаются не только в беседах татуированных завсегдатаев Бутырки да Матросской Тишины, но и в повседневной речи законопослушных граждан; выражения эти канонизированы телевидением и десятки раз обыграны поэтами-песенниками.

Самые популярные песни - про «Владимирский централ», «Кресты», «Таганку» и «Малолетку - небо в клетку». Куплеты, взлелеенные блатной музой, давно стали в России фольклором. Юноши, прикидывающие, с кого делать жизнь свою, мечтают делать ее с товарищей Япончика, Солоника, Мансура, Сильвестра и прочих жиган-лимонов. Молодых пацанов, отмотавших срок, уважают сверстники и норовят полюбить сверстницы.

Книги про «братву», «воров в законе», «жуликов» и «ментов» традиционно являются национальными бестселлерами; это - один из источников познания современного мира.

Впрочем, интерес к жизни в неволе, столь странный на первый взгляд, объясняется просто. От тюрьмы да сумы в России не застрахован никто - ни всесильный министр, ни преуспевающий олигарх, ни последний ханыга из пивной. Даже там, где нет никакого нарушения закона, дело могут запросто «сшить». Ведь милицию в России боятся не меньше, чем самых отмороженных уркаганов, а пресловутое «внутреннее убеждение» судей и «телефонное право» работников прокуратур давно стало притчей во языцех. Наверное, любой средний налогоплательщик запросто приведет три-четыре случая из жизни родственников, друзей или просто знакомых, когда ни в чем не повинного человека посадили «ни за что».

И, может быть, это - одна из причин, по которой многие люди подспудно готовят себя к жизни за решеткой и колючей проволокой?

Именно потому мы и решили написать этот своеобразный путеводитель по столичным следственным изоляторам, по невидимому, но огромному городу в городе.

По Москве тюремной.

И хотя наше повествование более художественное, чем документальное, многие наши герои - реальные люди, прописанные под собственными именами, фамилиями, оперативными псевдонимами и блатными погонялами. В силу вполне объяснимых причин нам пришлось отказаться от детального изложения некоторых реальных фактов и сцен, сократить некоторые фрагменты служебных документов МУРа, РУОПа, ГУИНа, ФАПСИ и ФСБ, а также изменить имена и фамилии людей, согласившихся стать консультантами по наиболее спорным и деликатным вопросам.

Мы сделали это по просьбе как влиятельных уголовных авторитетов Москвы, так и «компетентных органов». Мы не хотим, чтобы по нашей вине звучали выстрелы наемных убийц и гремели взрывы, не хотим, чтобы лилась кровь - чего-чего, а крови в истории Москвы тюремной пролилось много больше, чем баланды... Надеемся, что читатель поймет нас правильно и не осудит за то, что подчас мы вынуждены прерваться «на самом интересном месте».

Завсегдатай столичных СИЗО из братвы наверняка встретит в этом художественном исследовании знакомые приметы и образы тюремного мира, а может быть, даже узнает кентов, подельников и знакомых. Работники Главного управления исполнения наказаний Минюста, скорей всего, обвинят авторов в «очернении тюремной действительности». А рядовому читателю, который пока еще не сталкивался с тюремным бытом и зэковскими нравами, книга будет полезна в качестве своеобразного учебного пособия: как вести себя при «заезде на «хату», какие «подлянки» могут ожидать неопытного «первохода», как организовать свой быт, каких следовательских подстав надобно опасаться.