"ПАСТЕРНАКА НЕ ЧИТАЛ, НО ОСУЖДАЮ!"

Пастернак. 1987 год.
Художник Пётр Белов.

23 октября 1958 года, 59 лет тому назад, поэту Борису Пастернаку была присуждена Нобелевская премия по литературе за роман "Доктор Живаго". Премия с формулировкой за «значительные достижения в современной лирической поэзии, а также за продолжение традиций великого русского эпического романа».

Уже 25 октября в «Литературной газете» появилась статья «Провокационная вылазка международной реакции», а в «Правде» другая - «Шумиха реакционной пропаганды вокруг литературного сорняка». Писали и осуждали "за враждебное выступление против идеологии марксизма, против практики революционной борьбы", называли роман злобным клеветническим пасквилем, хотя и не читали его. Кампания по шельмованию романа породила ироническое выражение: "Не читал, но осуждаю!

Читаю у Лидии Корнеевны Чуковской в очерке "Борис Пастернак" текст речи министра ГБ Семичастного: "Иногда мы... совершенно незаслуженно говорим о свинье, что она такая-сякая и прочее... это наветы на свинью. ... она никогда не гадит там, где кушает... Поэтому если сравнить Пастернака со свиньёй, то свинья никогда не сделает того, что он сделал".

27 октября Пастернак был единогласно исключен из Союза писателей СССР.
Он сам не присутствовал на специальном заседании по разбору его личного дела и утверждению его исключения, прислав письмо, которое закончил словами:

«Я не ожидаю от вас справедливости. Вы можете меня расстрелять, выслать, сделать все, что угодно. Я вас заранее прощаю. Но не торопитесь. Это не прибавит вам ни счастья, ни славы. И помните, все равно через некоторое время вам придется меня реабилитировать. В вашей практике это не в первый раз».

29 октября 1958 года Пастернак вынужден был отправить Шведской королевской академии телеграмму о «добровольном отказе» от Нобелевской премии... потому что "Я погиб как зверь в загоне"...

А вот про вызов Пастернака на допрос к Генеральному прокурору СССР Руденко 14 марта 1959 года:

Руденко: «Вы, злоупотребив гуманным отношением, проявленным со стороны Советского правительства, и, несмотря на публичное заверение о своем патриотизме и осуждении своих ошибок и заблуждений, которое, как Вы сейчас утверждаете, было искренним, стали на путь обмана и двурушничества, тайно продолжали деятельность, сознательно и умышленно направленную во вред советскому обществу. Ответьте, передавали ли Вы после этих кому-либо из иностранных корреспондентов свои антисоветские сочинения?»

Да вот, мямлит Пастернак в ответ, неосторожно передал кореспонденту английской газеты стихотворение «Нобелевская премия»... он посетил меня на даче... в феврале...

Руденко: вышеназванные действия образуют «состав преступления», и если они не будут прекращены, то в соответствии с законом привлечём вас к уголовной ответственности...

Пастернак: Я думал, что радость моя по поводу присуждения мне Нобелевской премии не останется одинокой, что она коснется общества, часть которого я составляю. В моих глазах честь, оказанная мне, современному писателю, живущему в России и, следовательно, советскому, оказана вместе с тем и всей советской литературе. Я огорчен, что был так слеп и заблуждался.

Он был вынужден выдавить из себя эти покаянные слова. Очень скоро, 30 мая 1960 года, Пастернак умер. В "Литературной газете" было напечатано сообщение о смерти не поэта Пастернака, а всего лишь "члена Литфонда СССР".

...
Прошло два десятилетия, наступила перестройка. Решение об исключении Пастернака из Союза писателей было отменено в 1987 году, а в 1988 году роман «Доктор Живаго» был впервые напечатан в СССР.

9 декабря 1989 года диплом и медаль Нобелевского лауреата вручены в Стокгольме сыну поэта - Евгению Борисовичу Пастернаку.

Тиражи книги "Доктор Живаго" на многих языках мира, издания романа на русском языке в собраниях сочинений Пастернака и отдельными томами, экранизации, инсценировки, спектакли, постановки... художники, иллюстрирующие роман, композиторы, авторы музыки к фильмам, литературные исследования и научные работы по роману... нет, такое не приснилось бы ни одному члену Союза писателей СССР, исключавших Бориса Леонидовича из своих рядов со словами хулы и презрения в том горестном для него 1958 году...

НОБЕЛЕВСКАЯ ПРЕМИЯ.
Я пропал, как зверь в загоне.
Где-то люди, воля, свет,
А за мною шум погони,
Мне наружу ходу нет.
Темный лес и берег пруда,
Ели сваленной бревно.
Пусть отрезан отовсюду.
Будь что будет, всё равно.
Что же сделал я за пакость,
Я убийца и злодей?
Я весь мир заставил плакать
Над красой земли моей.
Но и так, почти у гроба
Верю я, придет пора -
Силу подлости и злобы
Одолеет дух добра.

Развёрнутое описание :
Утверждается, что в СССР в отношении некоего либерального (не только и даже не столько либерального, но и принадлежащего в одной всегда и всеми ну совершенно безосновательно нелюбимой национальности --- ) писателя была произнесена фраза "книгу писателя не читал, но осуждаю", фраза приводится, как пример дремучести советского пролетариата.

Примеры использования :
Не читал, но осуждаю! - по разным сведениям, часть фразы прозвучавшей в 1958 году на заседании правления Союза писателей СССР при рассмотрении дела Бориса Пастернака, которого обвиняли в публикации за границей «антисоветского» романа «Доктор Живаго» умершая педивикия .

Действительность :
Точной цитаты "Не читал, но осуждаю" нигде не зафиксировано.
Наиболее близким по форме и условиям мифа, являются слова А. В. Софронова на общемосковском собрания писателей 31 октября 1958 г [Стенограмма общемосковского собрания писателей. 31 октября 1958 г. ], где он цитирует чилийского писателя Дельмага:
"Нам иногда кажется, что за пределами Москвы, за пределами Советского Союза мало интересуются подробностями нашей литературы. Оказывается, это не так. Даже там, в этом небольшом чилийском городе Вальпараисо, писатель Дельмаг был очень подробно информирован о некоторых событиях нашей литературы. Так, он сказал мне: «Странно вы себя ведете с Борисом Пастернаком, он ваш враг». Я книгу не читал тогда и сейчас не читал. Я говорю: «Знаете, это очень странный человек, заблуждающийся, с ложной философией, у нас его считают несколько юродивым». Он говорит: «Бросьте, какой он юродивый! Он совсем не юродивый. Он всю свою политическую программу - программу отрицания Октябрьской революции - изложил очень ясно, очень подробно и очень зловредно для вас, потому что эта книжка (а она распространялась до получения Нобелевской премии уже в течение полутора лет главным образом на английском и даже на русском языке) приносит здесь вред и является знаменем антисоветской пропаганды». "

Однако с тех пор фраза всегда используется лишь в контексте: «не читал роман, но считаю, что он плох».

Это какбе лишний раз подтверждает, что любую цитату можно невозбранно кастрировать таким образом, чтоб изменить её смысл на противоположный. Причём сделать это так изящно, что только истинные ценители заметят, что поциент стоял перед вентилятором. "

Также есть и еще один источник, который может подходить, как основание мифа.
"Литературная газета", 1 ноября 1958:
"ЛЯГУШКА В БОЛОТЕ
Что за оказия? Газеты пишут про какого-то Пастернака. Будто бы есть такой писатель. Ничего я о нем до сих пор не знал, никогда его книг не читал. А я люблю нашу литературу - и классическую, и советскую. Люблю Александра Фадеева, люблю Николая Островского. Их произведения делают нас сильными....
Много у нас хороших писателей. Это наши друзья и учителя. А кто такой Пастернак! Читателям его произведений видно, что Октябрьская революция ему не по душе. Так это же не писатель, а белогвардеец. Мы-то, советские люди, твердо знаем, что после Октябрьской революции воспрянул род людской....
Допустим, лягушка недовольна и еще квакает. А мне, строителю, слушать ее некогда. Мы делом заняты. Нет, я не читал Пастернака. Но знаю: в литературе без лягушек лучше.
ФИЛИПП ВАСИЛЬЦОВ, старший машинист экскаватора "

Смысл обоих цитат :"я книг(у) Пастернака не читал, но действия/политические взгляды Пастернака осуждаю"
Объективное мнение о человеке вполне можно составить без прочтения его художественных произведений.

Другой пример :
Более того. Во время процесса над И. Бродским, согласно стенограмме заседания Секретариата и членов Партбюро Ленинградского Отделения СП РСФСР от 17 декабря 1963 г.:
ЭТКИНД: Бродский --- гениальный поэт и его преследуют за то, что он - еврей, и состряпали это дело антисемиты. Ясно, что Бродского судят как тунеядца без всяких на то оснований.

ТОРОПОВА: Свидетель Эткинд, читали Вы стихи Бродского?

ЭТКИНД: Лично я стихи Бродского не читал и не знаю. Но считаю, его гениальным. Мне много о нем рассказывала поэтесса Грудинина. Я ей верю и поэтому защищаю Бродского в суде. Почему он не учился и не состоял в группах и секциях, не знаю. А работа это его дело. Хочет - работает, хочет - нет, пусть занимается чем ему угодно.

Т.е. на самом деле имело место ОБРАТНАЯ цитата: "не читал, но восхваляю ".
(а лично мне в данном контексте наиболее интересной видится национальная принадлежность свидетеля Эткинда --- )

ЗЫ: Но клинические либерасты, искренне возмущаясь фактами "недостаточно полного цитирования Светочей Либерастии " (типо сожрите говна столько, сколько мы сочтём нужными, авось проникнетесь Димакратическим Идеалом) столь же естественной считают самоприсвоенную привилению извращать неугодные им высказывания.

ЗЗЫ: Ну и пара ссылок в тему.

«Пастернака не читал но осуждаю».

Над этой фразой принято глумиться и глумились над ней действительно немало. Не меньше наверно чем над «в СССР секса нет». Вторая фраза на поверку оказалось поддельной. Не поддельна ли первая?

Долгое время думал, что нет, не поддельна. Всё логично: для осуждения надо сначала прочесть. Потом вдруг поймал себя на мыслях о неопределённости терминов во фразе. По широте их варьирования вполне можно сказать, что я не читал ни Резуна, ни Фоменко, ни Солженицына, но однозначно их осуждаю.

Действительно, из Фоменко я прочёл только первые сто страниц «Введения в общую хронологию» (или как там эта книга называется?), из Резуна только цитаты его книг во всевозможных «Антирезунах», а из Солженицына вообще ничего. При этом никаких сомнений у меня нет: труды этих авторов – полный и фатальный отстой.

И открылось мне тайное знание вдруг. Не обязательно ведь читать кого-либо, чтобы знать, что он пишет . А сего знания уже вполне достаточно, чтобы осудить идеи – у Пастернака ведь не качество текста осуждали (хотя читал я этого Пастернака – не то, чтобы совсем лажа, но Нобелевскую премию явно за следование генеральной линии вашингтонской партии вручили). Чтобы знать, достаточно слышать мнения, читать цитаты и рецензии, или статьи в газетах. Знание будет не абсолютно достоверным. Но абсолютно достоверного знания не даст даже прочтение – всегда можно неправильно понять или неправильно истолковать.

Поэтому предпосылки и логика фразы вовсе не в кажущемся правильным утверждении «чтобы осуждать, надо прочесть», а совсем в другом: в завуалированном «Пастернак – клёвый, его нельзя осуждать». Причем, клёвость Пастернака – не доказываемая, а декларируемая. Чтобы осознать его клёвость, читать его не обязательно . А если уж прочёл, считай, что и его клёвость тем самым доказал. Усомниться не смей. Солженицын, кстати, клёвый ровно по тому же принципу. A priori . Ну а осудившие их, очевидно ошибались и заблуждались. Тоже a priori . Вместе со всей советской системой. То, что некоторые из них этих авторов не читали – только повод прикопаться: ведь если бы даже и читали, но всё равно осудили бы, то над ними глумились бы не меньше.

Писателя же вообще никто не имеет права осуждать. У него вроде как презумпция абсолютной невиновности. Особенно если он и правда хорошо пишет (что к Пастернаку и Солженицыну на мой взгляд не относится. Ко второму, конечно, не относится гораздо сильнее, чем к первому). Если автор хорошо пишет, то его осуждать вообще никто права не имеет… Думают некоторые…

По факту же, у человека обычно не так много времени, чтобы подробно ознакомиться абсолютно с каждым Васей Пупкиным, кем-то зачисленным в великие писатели. С другой стороны, тот самый великий Вася Пупкин может представлять прямую или косвенную опасность для этого человека здесь и сейчас. То есть, осудить Васю может оказаться прямо-таки необходимостью. Для чего (теперь уже очевидно) совершенно не обязательно внимательно читать полное собрание сочинений Васи.

Корней Чуковский поздравляет Бориса Пастернака с присуждением ему Нобелевской премии

23 октября 1958 года было объявлено о присуждении Нобелевской премии по литературе писателю Борису Пастернаку. До этого он выдвигался на премию в течение нескольких лет - с 1946 по 1950 годы. В 1958 году его кандидатуру предложил лауреат прошлого года Альбер Камю. Пастернак стал вторым после Ивана Бунина отечественным писателем, получившим Нобелевскую премию по литературе.

Ко времени присуждения премии уже вышел в свет роман «Доктор Живаго», опубликованный сначала в Италии, а потом в Великобритании. В СССР же звучали требования его исключения из Союза писателей, а со страниц газет началась его настоящая травля. Ряд литераторов, в частности, Лев Ошанин и Борис Полевой, требовали высылки Пастернака из страны и лишения его советского гражданства.

Тем не менее, роман, изданный заграницей, издавался огромными тиражами, за что автору были положены гонорары почти в десять миллионов долларов, однако Пастернак не мог ни выехать заграницу, ни получить положенное вознаграждение. В СССР «Доктор Живаго» был издан небольшим тиражом и был доступен только «для внутреннего пользования» высокопоставленным чиновникам ЦК КПСС.

Новый виток травли начался после присуждения ему Нобелевской премии. В частности, через два после объявления о решении Нобелевского комитета «Литературная газета» написала: «Пастернак получил «тридцать серебреников», для чего использована Нобелевская премия. Он награждён за то, что согласился исполнять роль наживки на ржавом крючке антисоветской пропаганды… Бесславный конец ждёт воскресшего Иуду, доктора Живаго, и его автора, уделом которого будет народное презрение». В «Правде» публицист Давид Заславский назвал Пастернака «литературным сорняком».

Критические и откровенно хамские по отношению к писателю речи звучали на собраниях Союза писателей и ЦК ВЛКСМ. Итогом стало единогласное исключение Пастернака из Союза писателей СССР. Правда, ряд писателей на рассмотрение этого вопроса не явились, среди них Александр Твардовский, Михаил Шолохов, Самуил Маршак, Илья Эренбург. В то же время Твардовский отказался публиковать в «Новом мире» роман «Доктор Живаго», а затем критически отзывался о Пастернаке в прессе.

Поддержку Пастернаку оказывала семья Корней Чуковского - его соседи по даче в Переделкино. Когда было объявлено о присуждении Нобелевской премии, Корней Иванович вместе со своей внучкой Люшей (Еленой Цезаревной Чуковской) пошел поздравить соседа. Вокруг дома стояли иностранные корреспонденты, а чуть дальше люди в штатском. Тем не менее Чуковский в интервью иностранной прессе похвалил «Доктора Живаго» и поддержал Пастернака. Также большую помощь опальному писателю оказывала и дочь Корнея Ивановича Лидия.

В том же 1958 году Нобелевская премия по физике была присуждена советским ученым Павлу Черенкову, Илье Франку и Игорю Тамму. В связи с этим в газете «Правда» вышла статья за подписью ряда ученых-физиков, которые утверждали, что их коллеги получили премию по праву, а вот в ее вручение Пастернаку вызвано политическими соображениями. Эту статью отказался подписывать академик Лев Арцимович, потребовавший, чтобы ему сначала дали прочесть «Доктора Живаго».

Собственно, «Не читал, но осуждаю» стало одним из главных неформальных лозунгов кампании против Пастернака. Эту фразу изначально на заседании правления Союза писателей сказал литератор Анатолий Софронов, до сих пор она является крылатой.

Несмотря на то, что премия была присуждена Пастернаку «за значительные достижения в современной лирической поэзии, а также за продолжение традиций великого русского эпического романа», усилиями официальных советских властей она должна была надолго запомниться только как прочно связанная с романом «Доктор Живаго».

Вслед за писателями и академиками к травле были подключены трудовые коллективы по всей стране. Обличительные митинги проходили на рабочих местах, в институтах, заводах, чиновных организациях, творческих союзах, где составлялись коллективные оскорбительные письма с требованием кары опального литератора.

С просьбой прекратить гонения на писателя к Никите Хрущеву обратились Джавахарлал Неру и Альбер Камю, однако данное обращение осталось без внимания.

Несмотря на исключение из Союза писателей СССР, Пастернак продолжал оставаться членом Литфонда, получать гонорары, публиковаться. Неоднократно высказывавшаяся его гонителями мысль о том, что Пастернак, вероятно, захочет покинуть СССР, была им отвергнута — Пастернак в письме на имя Хрущёва написал: «Покинуть Родину для меня равносильно смерти. Я связан с Россией рождением, жизнью, работой».

Из-за опубликованного на Западе стихотворения «Нобелевская премия» Пастернак в феврале 1959 года был вызван к Генеральному прокурору СССР Р. А. Руденко, где ему угрожали обвинением по статье 64 «Измена Родине», однако никаких последствий для него это событие не имело, возможно потому, что стихотворение было опубликовано без его разрешения.

Скончался Борис Пастернак 30 мая 1960 года от рака легких. По мнению автора книги из серии ЖЗЛ, посвященной писателю, Дмитрия Быкова, болезнь Пастернака развилась на нервной почве после нескольких лет его беспрерывной травли.

Несмотря на опалу писателя, на его похороны на кладбище в Переделкино пришли Булат Окуджава, Наум Коржавин, Андрей Вознесенский и другие его коллеги по цеху.

В 1966 году умерла его жена Зинаида. Власти отказывались после того, как она стала вдовой платить ей пенсию, несмотря на ходатайства ряда известных писателей. В 38 лет, примерно в том же возрасте, что и Юрий Живаго в романе, умер и его сын Леонид.

Исключение Пастернака из Союза писателей было отменено в 1987 году, через год «Новый мир» впервые в СССР опубликовал роман «Доктор Живаго». 9 декабря 1989 года диплом и медаль Нобелевского лауреата были вручены в Стокгольме сыну писателя — Евгению Пастернаку.

Уже мало кто помнит, что фраза "Не читал, но осуждаю" изначально была сказана в сторону великого поэта. «Роман Пастернака не читал, но осуждаю» - примерно к этой сентенции сводилась лавина критики, полившаяся 1958 г. из уст московских писателей и «писем трудящихся», опубликованными различными газетами, после выхода в свет "Доктор Живаго".

Среди множества прочих мнений, особенно ярко отразило общие настроения письмо рабочего Филиппа Васильцева: "Что за оказия? Газеты пишут про какого-то Пастернака. Будто бы есть такой писатель. Ничего я о нем до сих пор не знал, никогда его книг не читал... Но видно, что Октябрьская революция ему не по душе. Так это же не писатель, а белогвардеец...".

Со временем и сам "Пастернак" и упоминания о его романе из фразы "стерлись", и она, приобретя иронический смысл, стала культовой.

В автобиографии Борис Пастернак напишет о себе: "Я родился в Москве, 29-го января ст. стиля (10 февраля) 1890 года. Многим, если не всем, обязан отцу, академику живописи Леониду Осиповичу Пастернаку, и матери, превосходной пианистке". В жизни Бориса Пастернака, который был и великий поэт и "совершенное дитя" имелось немало парадоксов.

Родился в семье художника и пианистки – а стал поэтом.

Отец - академик Петербургской Академии художеств, поддерживал дружбу с известными художниками - И. Левитаном, В. Поленовым, М. Врубелем и др. Мать - превосходная музыкантша, устраивала вчера, на которых часто бывали А. Н. Скрябин и С. В. Рахманинов. Неплохо рисовал Борис Пастернак с самого детства, а сочинять музыку начал с тринадцати лет. Но композитором (как и художником) так и не стал, хотя готовился к экзамену по курсу композиторского факультета Московской консерватории. "Музыку, любимый мир шестилетних трудов, надежд и тревог, я вырвал вон из себя, как расстаются с самым драгоценным" - позже напишет поэт.

Не был принят в московскую гимназию, но на следующий год поступил в нее сразу же во второй класс

Не приняли Бориса Пастернака из-за процентной нормы, которая запрещала зачислять более 3% "лиц иудейского вероисповедания" (евреев) в гимназии и университеты обеих столиц. Кстати, в той же гимназии, только вместе со старшим братом Пастернака учился и Владимир Маяковский.

Прожил долгую творческую жизнь - а все его стихотворения можно уместить в одну небольшую книгу.

Хотя писать стихи Борис Пастернак начал довольно поздно (около 20-ти лет), его первые поэтические строки были опубликованы уже в 1913 году. А за свою жизнь поэт стал свидетелем одной гражданской и двух мировых войн и нескольких революций.

Родители поэта и его сёстры в 1921 году уехали из советской России в Германию. А Борис Пастернак – остался...

Уехали родные поэта из-за его младшей сестры Жозефины, которая мечтала обучаться философии, но из-за "неверного" социального происхождения, пришедшего на смену "национальному признаку", не была принята в Московский университет. И, к слову, эта поразительная привязанность к своей родине проявится еще раз – намного позже. Когда писателя будут травить и гнать из СССР – он вновь не захочет уезжать... Как напишет о поэте один из современников: "Пастернак любил всё русское и готов был простить своей Родине все её недостатки".

Воспевал революцию, но устал быть ее "рупором" (а быть им было действительно непросто. Маяковский стал – и пустил себе пулю в лоб).

Первая поэма-эпос о революции, написанная поэтом – "Девятьсот пятый год". Воспоминания юности здесь идут вперемешку с революционными событиями. После ее издания поэт стал зваться "Наш Пастернак!". А одна из последних работ Бориса Пастернака – "Доктор Живаго", где история жизни и душевных страданий простого человека, переплетается с историей страны, разрухой, репрессиями. Обе вещи о революции... и обе вещи объединяет их автобиографичность... Но если поэма положила начало признанию "благонадежности" поэта, то роман фактически и поставил точку и в его карьере и в его жизни.

Так что же это за роман, за который Борис Пастернак – вот еще один парадокс, был награждён Нобелевской премией по литературе и подвергся организованной травле?

Что же сделал я за пакость,
Я убийца и злодей?
Борис Пастернак

Период благожелательного признания творчества Пастернака, когда его большой однотомник постоянно переиздавался, а сам поэт активно участвовал в работе Союза писателей СССР, был недолгим. Отчасти способствовало этому и то, что Борис Пастернак периодически за кого-то заступался (из числа тех, кого признавали "врагами народа"): в 1935 году - за мужа и сына Ахматовой (писал письма Сталину), в 1937 году – за Тухачевского (отказался подписать письмо с одобрением расстрела). В годы эвакуации помогал многим, в том числе дочери Марины Цветаевой (говорят, что с самой поэтессой, которая погибла в 1941 году, у Бориса Пастернака был в свое время легкий "эпистолярный роман"). И все это в те времена, когда почти каждый знал – выразить свой протест даже в самой мягкой форме равносильно самоубийству.

В 1947 году отношение к поэту стало меняться. В газете «Культура и жизнь» появилась публикация «О поэзии Б. Пастернака». В ней поэт обвинялся в том, что "... в разладе с новой действительностью... с недоброжелательством и даже злобой отзывался о советской революции...".

Через два года после начала травли жену Бориса Пастернака арестовало НКВД. Самого поэта не тронули. Пастернак напишет об этом: "Её посадили из–за меня, как самого близкого мне человека... чтобы на мучительных допросах от неё добиться... показаний для моего судебного преследования...".

Но все же тайна, покрытая мраком, то, почему на Лубянку не увезли самого поэта. Это еще один мучительный парадокс в его жизни – Бориса Пастернака терзало то, что он свободен, когда близкие и друзья сидят или давно ушли из жизни.

Вскоре после этих событий Пастернак получит свой первый инфаркт...

В 1955 году роман "Доктор Живаго" был завершен. Рукопись была разослана в несколько редакций, но ни одна из них не решилась ее опубликовать. В конце концов, когда произведение привлекло внимание итальянского издателя, "Доктор Живаго" увидел свет - 1957 году он вышел в Италии. Годом позже Борису Пастернаку присудили Нобелевскую премию по литературе. Но счастье поэта было недолгим - тут же была запущена травля в газетах. Бориса Пастернака откровенно называли Иудой.

Писатель отказался от премии, поставив себя этим поступком в ряд еще двух "мятежников" - Льва Толстого и Жана Поля Сартра.

Узнав, что на собрании Московского Союза Писателей, шла речь о том, чтобы просить Правительство лишить поэта гражданства и выгнать за пределы СССР, Борис Пастернак напишет Никите Хрущёву: "Уважаемый Никита Сергеевич... мне стало известно о том, что правительство "не чинило бы никаких препятствий моему выезду...". Для меня это невозможно. Я связан с Россией рождением, жизнью, работой. Я не мыслю своей судьбы отдельно и вне её".

Когда отчаяние достигло предела, Пастернак написал стихотворение.

Я пропал, как зверь в загоне.
Где-то люди, воля, свет,
А за мною шум погони,
Мне наружу ходу нет.
Темный лес и берег пруда,
Ели сваленной бревно.
Пусть отрезан отовсюду.
Будь что будет, всё равно.
Что же сделал я за пакость,
Я убийца и злодей?
Я весь мир заставил плакать
Над красой земли моей.

Вскоре у него случился второй инфаркт, а еще через какое-то время Пастернак стал харкать кровью. У поэта обнаружили рак. Борис Пастернак умер 30 мая 1960 года в 23:20. Последними словами его была просьба, не забыть открыть окно...

Никого не будет в доме,
Кроме сумерек. Один
Серый день в сквозном проёме
Незадёрнутых гардин.
Хлопья лягут и увидят:
Синь и солнце, тишь и гладь.
Так и нам прощенье выйдет,
Будем верить, жить и ждать.

Чтобы поэта знало и помнило и молодое поколение, сотрудники библиотеки имени Бориса Пастернака в Западном округе в день рождения великого поэта провели чтение романа "Доктора Живаго".

Татьяна Протасова